в то время на службе в министерстве внутренних дел, то есть Мэтью Кэнфилду.
Генерал не мог скрыть разочарования, однако его руки, сжимавшие папку, не дрогнули.
– Совершенно верно.
– И сейчас он настаивает на предоставлении ему этого досье, грозя в противном случае отказом от контакта с Крюгером.
– Так точно, сэр.
– Вы указали ему на неправомерность такого требования?
– Я лично, сэр, поставил его в известность о возможности передачи дела в военный трибунал… Он же ответил, что мы вправе отказать ему.
– После этого контактов с Крюгером не было?
– Нет, сэр… Я думаю, сэр, майор Кэнфилд скорее предпочтет провести остаток жизни за решеткой, нежели изменит свою позицию.
Корделл Халл вновь поднялся с кресла и посмотрел на генерала.
– Итак, что вы предполагаете?
– Я убежден, что Эйприл Ред, о котором говорит Генрих Крюгер, – это тот самый мальчик, Эндрю Роланд. Я считаю, что он – сын Крюгера. Те же самые инициалы. Ребенок родился в апреле двадцать шестого. Я убежден, что Генрих Крюгер – это Алстер Скарлетт.
– Он же умер в Цюрихе. – Халл смотрел на генерала в упор.
– Обстоятельства смерти подозрительны. В досье содержится лишь свидетельство о смерти, выданное каким-то сомнительным учреждением небольшой деревни в тридцати милях от Цюриха. Подписи свидетелей в нем неразборчивы, а тех фамилий, которые поддаются расшифровке, никто в тех местах не слыхивал.
– Вы отдаете себе отчет в том, что говорите? – Халл холодно смотрел в глаза генералу. – «Скарлатти индастриз» – один из наших промышленных гигантов.
– Я отвечаю за свои слова, сэр. Более того, я предполагаю, что майор Кэнфилд также осведомлен о личности Крюгера и намерен уничтожить досье.
– Вы считаете, что это заговор? Заговор с целью скрыть личность Крюгера?
– Не знаю… Я не мастер истолковывать чьи-либо мотивы. Но поведение майора Кэнфилда в данной ситуации дает основание предположить, что вся эта история каким-то образом затрагивает его личные интересы.
Халл улыбнулся.
– По-моему, вы прекрасно владеете словом… Вы убеждены, что разгадка таится в этом досье? А если так, то почему Кэнфилд не скрывает этого от нас? Несомненно, он понимает, что, добывая досье для него, мы с таким же успехом можем затребовать его и для себя. А храни он молчание, мы никогда не догадались бы о его существовании.
– Как я уже сказал, Кэнфилд прозорливый человек. Уверен, он действует так из убеждения, что вскоре мы и так все узнаем.
– Каким образом?
– Через Крюгера… И именно поэтому Кэнфилд выдвинул условие о сохранности печатей на досье. Он хороший специалист, сэр. Если печати будут подделаны, он это сразу установит.
Корделл Халл заложил руки за спину и обошел свой стол. В его движениях чувствовалась скованность, здоровье государственного секретаря было явно не безупречным. Брэйдак прав, подумал Халл. Если просочится хотя бы намек на связь между могущественными промышленниками Америки и высшим германским командованием – пусть даже она была весьма эфемерной и имела место в весьма отдаленном прошлом, – это породит в стране смуту. Особенно во время предстоящих выборов.
– Как вы считаете, генерал, если мы передадим досье майору Кэнфилду, обеспечит ли он присутствие… Эйприла Реда на встрече с Крюгером?
– Полагаю, обеспечит.
– Почему вы так думаете? Было бы жестоко так поступить с восемнадцатилетним юношей.
Генерал колебался:
– Не уверен, что у него есть альтернатива. Крюгеру ничего не стоило бы предложить иной сценарий.
Халл остановился и посмотрел на генерала. Он принял решение:
– Я получу разрешение президента. Однако при непременном условии, что все сказанное вами должно остаться между нами. Вами и мною.
– Но как?
– Я изложу содержание нашей беседы президенту Рузвельту вкратце и не обременяя его подробностями, которые, кстати, могут и не подтвердиться. Возможно, ваша теория – всего лишь ряд тщательно зафиксированных совпадений, которые позже можно будет легко объяснить.
– Понимаю.
– Но если вы правы, Генрих Крюгер может стать причиной правительственного кризиса в Берлине. Германия ведет кровопролитную войну… Как вы отметили, Крюгер обладает огромным влиянием. Он входит в число ближайших соратников Гитлера. Ведь взбунтовалась же преторианская гвардия против Цезаря. Нам обоим приходится надеяться только на двух людей, которым вскоре предстоит отправиться в Берн. И тогда – храни Бог наши души!
Бригадный генерал Эллис вернул вынутые страницы в папку, взял стоявший у его ног атташе-кейс и направился к большой черной двери. Перед тем как закрыть ее за собой, он взглянул на Халла, и их глаза встретились. На какой-то миг генерал почувствовал стеснение в груди.
Однако Халл и не думал о генерале. Он вспоминал давний теплый полдень в палате представителей.
Один за другим конгрессмены разражались пламенными речами (их фиксировал «Конгрешнл рекорд»), прославлявшими подвиг отважного молодого американца, считавшегося погибшим. Члены обеих партий ждали, когда выступит он, почтенный представитель великого штата Теннесси. Все взоры обратились в его сторону.
Корделл Халл был единственным членом палаты, знавшим Элизабет Скарлатти лично. Это ее, мать отважного молодого человека, славил конгресс Соединенных Штатов, славил за достойное потомство.
Халл и его жена долгие годы дружили с Элизабет Скарлатти, несмотря на политические разногласия.
И тем не менее он не выступил в тот теплый полдень.
…Он ведь лично знал Алстера Стюарта Скарлетта и… презирал его.
Глава 2
Коричневый седан с эмблемой вооруженных сил США на дверцах сделал на Двадцать второй улице правый поворот и выехал на Грамерси-сквер.
Сидевший сзади Мэтью Кэнфилд поставил портфель на пол и подтянул вниз рукав плаща, чтобы не была видна массивная серебряная цепь, соединявшая запястье с ручкой портфеля.
Он понимал, что содержимое портфеля, а точнее, само обладание этим содержимым для него смертельно опасно. Когда закончится война и он останется в живых, его могут приговорить к смертной казни, если ему не удастся доказать свою невиновность.
Армейский автомобиль два раза повернул налево и остановился у входа в огромный жилой дом. Часовой в форме открыл заднюю дверцу, и Кэнфилд выбрался из машины.
– Возвращайтесь через полчаса, – сказал он шоферу, – не позже.
Бледнолицый сержант, уже давно приспособившийся к привычкам своего начальства, козырнул:
– Буду через двадцать минут, сэр.
Майор одобрительно кивнул и направился ко входу в здание. Поднимаясь в лифте, он вдруг ощутил ужасную усталость. Казалось, на каждом этаже лифт стоит дольше, чем следует, а пока поднимается на очередной этаж, проходит целая вечность.
Восемнадцать лет… Конец лжи, но страх остается. Страх уйдет только со смертью Крюгера. Сохранится лишь чувство вины. А с этим чувством он сможет жить, лишь бы только вина не легла на мальчика или Джанет.
Он не уедет из Берна, пока не умрет Крюгер.
