бездну. Она начала стонать, сначала тихо, потом все громче и громче.
– Джанет! Успокойся! Успокойся! Милая, успокойся!
Она не внимала его словам.
Напротив, она отталкивала его от себя, колотила кулаками.
Он чуть ослабил объятия, испугавшись, что может сделать ей больно.
Вдруг она успокоилась. Запрокинула голову назад и каким-то чужим, не свойственным ей голосом закричала:
– Черт бы тебя побрал!.. Черт бы тебя побрал!!! – Она тянула слово «побрал!» долго, пока крик не срывался на визг, и медленно, словно под воздействием какой-то невидимой силы, развела ноги.
Тем же захлебывающимся от гнева, гортанным голосом она без конца повторяла:
– Ты свинья! Свинья! Свинья! Свинья!
Кэнфилд в ужасе наблюдал за ней: она, изнемогая, как бы сопротивлялась насилию.
– Джанет, ради бога, Джен… Успокойся! Успокойся! Никто не посмеет прикоснуться к тебе! Пожалуйста, дорогая!
Джанет жутко, истерично хохотала.
– Ты подлец, Алстер! Ты дерьмо… дерьмо… – Она согнула в коленях ноги и ладонями прикрыла грудь. – Оставь меня, Алстер! Христа ради, Алстер, оставь меня!.. Да оставь же ты меня! – Она вновь сжалась в комок, точно ребенок, и начала всхлипывать.
Кэнфилд укрыл ее одеялом.
Теперь он понял, что вытворил с ней Скарлетт, во что он стремился ее превратить.
Она нуждалась в помощи значительно более серьезной, чем ему прежде казалось. Он ласково погладил ее по волосам и лег рядом.
Она закрыла глаза, всхлипывания утихли, перешли в глубокое прерывистое дыхание. Он надеялся, что она заснула, но не был уверен в этом. Ей надо отдохнуть. А ему – обдумать, каким образом посвятить ее во все, что должно произойти.
Потому что следующие четыре недели будут для нее кошмаром.
И не только для нее – для всех троих.
Но теперь появился новый, доселе неизвестный ему фактор, и Кэнфилд был даже рад, что он узнал об этом. Он понимал, что радоваться тут нечему и что ему надлежит сохранять хладнокровие, ибо чувство, возникшее в результате этой информации, могло помешать работе. А он профессионал и должен им оставаться.
И все же он был рад возникшему у него чувству ненависти.
Алстер Стюарт Скарлетт теперь был для Кэнфилда не только преступником международного масштаба, но еще и личным врагом, которого он жаждал убить.
Глава 37
Алстер Скарлетт смотрел на пылающее гневом лицо Адольфа Гитлера. Он отметил про себя что, несмотря на гнев, Гитлер способен контролировать себя, и это его умение граничит с чудом. Да и сам он был воплощенным чудом. Чудо-человеком, который приведет их в прекраснейший мир.
Гесс, Геббельс и Крюгер всю ночь добирались от Монбелье до Мюнхена, где Гитлер и Людендорф ждали их отчета о встрече с Рейнгардтом. В случае успешного исхода переговоров можно приступать к реализации плана Людендорфа. Все мало-мальски значительные фракции рейхстага всполошатся в связи с возможным созданием коалиции. Прозвучат обещания, угрозы. Как единственный представитель Национал- социалистической партии и ее кандидат на пост президента с речью выступит Людендорф. Его будут слушать. Солдат-мыслитель, он постепенно восстанавливает свою репутацию, утраченную при Мез- Аргонне.
Одновременно с этим в двенадцати городах пройдут антиверсальские демонстрации – без помех со стороны полиции, загодя щедро вознагражденной. Гитлеру предстоит отправиться в Ольденбург, в самое сердце северо-западной Пруссии, где взрастают семена былой воинской славы. Будет проведен слет, на котором, согласно договоренности, выступит сам Рейнгардт.
Выступления Рейнгардта достаточно, чтобы всем стало ясно: партию поддерживают военные. Рейнгардт – временный попутчик, один из тех, кто обеспечивает им успех на нынешнем этапе. Поддержка Гитлера Рейнгардтом продемонстрирует, на чью сторону склоняется генералитет.
Людендорф усматривал в этом всего лишь политическую уступку со стороны высшего армейского командования. Гитлер же воспринимал подобную уступку чуть ли не как политический переворот; австрийский фельдфебель был ужасно озабочен отношением генералов. Он понимал, что от этого зависит вся его дальнейшая судьба, и именно потому так упивался собственной гордостью. Но в то же время и отчаянно злился.
Потому что Геббельс уже доложил Людендорфу и Гитлеру о том, как высказался в адрес последнего Рейнгардт.
В просторной комнате, выходящей окнами на Зедлингерштрассе, воцарилась зловещая тишина. Гитлер сидел, судорожно вцепившись руками в подлокотники кресла, затем вскочил. Он злобно взирал на Геббельса, но тот понимал, что гнев направлен не на него.
– Жирный боров! Пусть проваливает в свое поместье! Ему только коров пасти!
Скарлетт сидел рядом с Гессом. Как обычно, когда разговор шел по-немецки, услужливый Гесс наклонился к Алстеру и тихо пояснил:
– Он очень огорчен. Рейнгардт может стать помехой.
– Почему?
– Геббельс не верит, что Рейнгардт в открытую поддержит движение. Он захочет получить все выгоды, не замарав мундира.
– Но в Монбелье Рейнгардт обещал свою поддержку! Что там говорит Геббельс? – Скарлетт считал, что ему самому надо следить за ходом разговора – он терпеть не мог Геббельса.
– Геббельс наябедничал, как Рейнгардт отзывался о Гитлере, – прошептал Гесс, прикрыв рот ладонью.
Скарлетт громко сказал:
– Пусть тогда Рейнгардту скажут: если он не станет на сторону Гитлера, он ни гроша на свои игрушки не получит! И пусть катится ко всем чертям!
– Что он говорит, Гесс? – Гитлер метнул взгляд на Гесса и Скарлетта.
– Он сказал: пошлите Рейнгардта к черту!
Людендорф слегка улыбнулся:
– Бог мой, какая наивность!
– Передайте Рейнгардту, что мы вполне можем обойтись и без него! А вот как он будет обходиться без войска, без оружия и без амуниции? Я просто не буду за все это платить – и точка! Передайте, он сразу одумается! – Скарлетт говорил быстро, не заботясь о том, успевает ли Гесс переводить его слова.
– Такому человеку, как Рейнгардт, нельзя угрожать. Он настоящий солдат.
Гесс повернулся к Скарлетту:
– Герр Людендорф говорит, что Рейнгардта такими угрозами не возьмешь, он солдат.
– Он трусливый оловянный солдатик, вот он кто такой! Он трясется от страха. Он до смерти боится русских. Он нуждается в нас и прекрасно это знает.
Гесс перевел ответ Скарлетта, Людендорф усмехнулся, прищелкнув пальцами, словно услышал забавную шутку.
– Вы не имеете права смеяться! Я разговаривал с ним, не вы! И это мои деньги – не ваши!
Гессу не было нужды переводить. Людендорф поднялся со своего кресла. Он был в такой же ярости, как и Скарлетт.
– Скажи американцу, что его деньги не дают ему права командовать нами!
Гесс помедлил.
– Господин Людендорф не считает, что ваш финансовый вклад… так уж ценен.
– Можете не продолжать. – Скарлетт, до того недвижно сидевший, вдруг оттолкнулся спиной от стены и с завидной легкостью выпрямился во весь свой могучий рост. – Скажите ему, пусть и он катится ко всем чертям! Именно этого ждут от него всякие Рейнгардты.
