сил, расположенного у Тиргартена. Он не замечал, что струи проливного дождя хлестали его по лицу, что его плащ расстегнулся, а китель и рубашка промокли. Министра душила ярость. Она буквально бесила его.
Безумие! Непростительное безумие!
Промышленные ресурсы Германии были на исходе. А ведь он может разрешить проблему. Необходимо привлечь весь промышленный потенциал оккупированных стран, их ресурсы рабочей силы. Нужны рабы!
Производство падает, актам саботажа нет конца.
А чего еще ждать?
И вот теперь пришло время жертв! Гитлер не может уже больше быть всем для народа, кумиром для всех! Он не дал людям ни роскошных «Мерседесов», ни оперных театров, ни первоклассных ресторанов. Зато у Германии танки, снаряды, корабли, самолеты. А это для фюрера – главное!
Но ему так и не удалось изгладить из памяти людской революцию 1918 года.
До чего же нелепо все! Человек, по воле своей созидавший историю и уже приближавшийся к осуществлению абсурдной идеи создания тысячелетнего рейха, вовсю спекулировал на многовековых чаяниях необузданной черни и недовольных масс.
Шпеер размышлял о том, сумеют ли будущие историки отметить сей факт. Смогут ли они осознать в полной мере, как нелегко было Гитлеру удерживать свою власть над соотечественниками. Какой он испытывал страх, когда узнавал, что производство потребительских товаров упало ниже прогнозировавшегося уровня.
Какой-то бедлам!
И все же он, рейхсминистр вооружений, держит под контролем ситуацию, сколь бы ужасной она ни была. И помогает ему в этом его вера в то, что время работает на него. Ждать осталось каких-то несколько месяцев, самое большее – шесть.
Как-никак у него – Пенемюнде.
Пенемюнде же – это ракеты.
Пенемюнде решает все!
Пенемюнде – истинный символ победы. Он обратит в руины и Лондон, и Вашингтон. Правительства Англии и США убедятся в тщетности своих попыток продолжать войну, пожирающую все новые и новые жертвы.
Те, у кого достанет ума, сядут за стол переговоров и заключат с Германией разумные, приемлемые для нее соглашения.
Все это будет. Если даже для достижения данной цели придется унять лишенных здравого смысла людей. Включая и Гитлера.
Шпеер знал, что не он один думает так. Фюрер явно начал сдавать. Окружил себя людьми недалекими, равными ему по интеллекту, с которыми только ему и легко. Однако дело зашло уж слишком далеко, создавая реальную угрозу рейху. Вчерашний виноторговец становится министром иностранных дел! Мелкий партийный функционер – министром по восточным вопросам! А бывший летчик-истребитель отвечает за экономику всей страны!
Да и сам он, Шпеер, не исключение. Некогда скромный, не известный никому архитектор, а ныне – министр вооружений.
Пенемюнде изменит все это.
И изменит его самого. Возблагодарим же заранее господа бога!
Но такое свершится лишь в том случае, если ему удастся сохранить Пенемюнде. Нет никаких сомнений в том, что этот научный центр успешно справится с поставленной перед ним задачей и создаст наконец то, ради чего и был учрежден. Если же Пенемюнде не будет, Германия проиграет войну.
Тем не менее кое-кто ставит под сомнение эффективность работы Пенемюнде. А этого делать нельзя, если не хочешь, чтобы Германию ждало поражение.
Капрал в парадной форме распахнул перед ним дверь. Шпеер вошел и увидел: места за длинным столом заняты лишь на две трети. Сидящие разделились на несколько групп. Границей между ними служили пустые стулья. Казалось, что все в чем-то подозревали друг друга. Собственно, так оно и было.
Шпеер стал во главе стола. Справа от него сидел единственный во всей этой компании человек, которому он мог доверять безраздельно. Франц Альтмюллер.
Альтмюллер – сорокадвухлетний циник, высокий, светловолосый, аристократического вида, истинный ариец, символ Третьего рейха. Он не разменивался на расовую чепуху, никогда не упускал собственной выгоды и был готов договориться с любым, если это сулило прибыль.
Это то, что знали все.
Близким соратникам он не лгал.
Во всяком случае тогда, когда лгать было невыгодно.
Шпеер был не только соратником Альтмюллера, но и старым другом его. Их семьи издавна проживали по соседству. Отцы их, не ограничиваясь просто добрососедскими отношениями, нередко совместно участвовали в тех или иных торговых операциях, а матери дружили со школьной скамьи.
Альтмюллер унаследовал от отца предпринимательскую жилку. Он проявил себя исключительно талантливым бизнесменом и заслуженно пользовался славой высококвалифицированного эксперта в вопросах, касавшихся управления промышленными предприятиями.
– Доброе утро, – поздоровался Альтмюллер, стряхивая воображаемую пылинку с лацкана кителя. Он носил военную форму гораздо чаще, чем требовали правила.
– Не похоже, что оно доброе, – отозвался Шпеер, опускаясь на стул.
Люди, сидящие вокруг стола, тихо переговаривались. Все посмотрели в сторону Шпеера, но тут же отвели взгляды, готовые в любой момент прекратить разговоры.
Ждали, когда Альтмюллер или сам Шпеер поднимется со стула и обратится к присутствующим. Это будет сигналом к соблюдению тишины. До этого же лучше вести себя как раньше. Излишнее внимание может быть воспринято как проявление страха. Чувствовать же страх, как представлялось кое-кому, – значит признавать свою вину. Понятно, попасть под подозрение не желал ни один из присутствующих.
Альтмюллер открыл коричневую папку и положил ее перед Шпеером. В ней был список приглашенных на совещание. Присутствовали три группы, у каждой был свой негласный лидер и свой оратор. Шпеер незаметно, как ему казалось, оглядывал собравшихся, чтобы удостовериться в том, что все три лидера на месте.
В дальнем конце стола, сверкая великолепием своей генеральской формы, увешанной наградами за тридцать лет службы, сидел Эрнст Лейб, ведавший материально-техническим обеспечением армии. Среднего роста, богатырской силы человек, он отлично выглядел в свои шестьдесят с лишним лет. Лейб курил сигарету, вставив ее в мундштук из слоновой кости. Взмахом руки с сигаретой он привык обрывать разговоры с подчиненными в тот момент, когда это было необходимо. Порой Лейб был смешон, но тем не менее не утратил своего влияния. Гитлер любил его и за импозантный военный вид, и за его способности.
В середине стола, слева, сидел Альберт Феглер. Наблюдательный и энергичный, он управлял промышленностью рейха. Тучной фигурой своей напоминал бургомистра. Его толстое лицо могло мгновенно менять выражение. Он был смешлив, но смех его был резким и неприятным и выражал не удовольствие, а скорее злобу. Феглер идеально подходил к занимаемой им должности. Он до смерти обожал усаживать лидеров соперничавших группировок за стол переговоров, во время которых с успехом справлялся с ролью посредника, что было не столь уж и сложно ему: практически все они боялись его.
Напротив Феглера, немного правее, ближе к Альтмюллеру и Шпееру, находился Вильгельм Занген, представитель рейха в Немецкой промышленной ассоциации. Этот тонкогубый, болезненно худой – скелет, обтянутый кожей, – и к тому же начисто лишенный чувства юмора человек испытывал подлинное наслаждение, изучая и разрабатывая графики и схемы. Когда он волновался, на его покатом лбу, под носом и на подбородке выступал пот. Сейчас он сильно вспотел и непрерывно утирался платком. Внешность Зангена никак не выдавала в нем отчаянного спорщика. Но в споры он вступал лишь во всеоружии фактов.
Какие все тут важные, подумал Шпеер. Он понимал, что, если бы не был так зол, собравшиеся здесь
