заняты лишь одним – как бы побыстрее выбраться из здания. Стремительно несясь вниз по ступеням, он выскочил на лестничную площадку.
И тут же замер.
Чуть ниже, облокотившись на перила, стоял третий. Он понял по звуку шагов, что по лестнице бежит сейчас только один человек, а не двое, как минуту-другую назад. Заметив же Дэвида, широко раскрыл от удивления глаза и решительно потянулся правой рукой к карману пальто.
Дэвид спрыгнул с лестничной площадки прямо на него и, вцепившись мертвой хваткой в его горло, схватил в тот же миг свою жертву за правую руку. Затем оттянул ему кожу на шее под левым ухом и рванул изо всей силы. Противник, пытаясь освободиться, ударился головой о бетонную стену. И тогда Дэвид, более крепкого сложения, чем этот тип, навалился на незадачливого вояку всей тяжестью своего тела и заломил ему правую руку.
Несчастный, заорав от боли, рухнул беспомощно на ступени. Из зиявшей на голове раны от удара о стену струилась кровь.
До Сполдинга донеслись сверху звук хлопнувшей двери и топот, стремительно приближавшийся к нему. От преследователей его отделял всего лишь один этаж.
Дэвид высвободил ноги из-под тела лежавшего без сознания мужчины и, не медля более ни секунды, бросился вниз, к вестибюлю. Как раз в это время к выходу из здания направились последние из пассажиров, которые только что спустились на лифте на нижний этаж. Если кто-то из этой публики и слышал душераздирающий вопль покалеченного человека, находившегося футах в шестидесяти вверх по лестнице, то не подал виду.
Дэвид прошел вместе с ними через широкую двойную дверь и, оказавшись на улице, быстро, как только мог, побежал налево.
Оставив позади сорок с лишним кварталов, Сполдинг подумал, что это примерно две мили – расстояние, которое не раз приходилось ему пробегать, когда он бывал в Стране Басков. Но сейчас у него на душе было куда неспокойнее.
Спасаясь от преследователей, Дэвид принял сразу несколько решений. И проблема теперь состояла лишь в том, как претворить все их в жизнь.
Оставаться в Нью-Йорке больше нельзя, поскольку рисковать он не мог. Необходимо как можно быстрее попасть в Буэнос-Айрес – еще до того, как люди, охотящиеся за ним, узнают, что дичь упорхнула у них из- под самого носа.
В том же, что он стал объектом охоты, Дэвид уже не сомневался.
Вернуться в «Монтгомери» в сложившейся ситуации было бы равносильно самоубийству. Как и явиться завтра утром в офис «Меридиана». Поэтому будет разумнее связаться с ними по телефону. Администратору отеля он скажет, будто его направили неожиданно в Пенсильванию, а затем попросит упаковать и отправить в камеру хранения принадлежащие ему вещи. Относительно же оплаты счета пообещает позвонить чуть позже…
Кенделл вот-вот отправится в Аргентину. Независимо от того, что сообщили в офис «Меридиана».
Внезапно Дэвид подумал об Эжене Леоне.
И ему как-то сразу же стало неловко. Он почувствовал, что не совсем хорошо поступает по отношению к Леону. Подобное ощущение вызывала у него не сама мысль об этом человеке, – впрочем, тут же понял он, и о человеке тоже, но, в данном конкретном случае, никак не о душевных его страданиях, – а сознание того, что теперь, до их встречи в Буэнос-Айресе, у него практически нет никакого шанса установить с ученым более близкие отношения. Его внезапное исчезновение Леон может воспринять как нежелание иметь с ним дело: ему ведь не раз уже приходилось сталкиваться с подобным. Между тем талантливый физик действительно нуждался в помощи Дэвида, хотя бы как переводчика со знанием языка. Дэвид решил, что обязательно прочтет все рекомендованные ему Леоном книги. Он должен как можно глубже вникнуть в язык, на котором изъяснялся Эжен.
Размышляя вот так об ученом, Сполдинг осознал вдруг, неожиданно для себя, куда направляли его шаги эти раздумья.
В ближайшие несколько часов самыми безопасными для него местами в Нью-Йорке были бы офисные помещения «Меридиана» и больница Святого Луки.
Посетив оба этих места, он должен сразу же отправиться в офис аэропорта Митчелл-Филд и уже оттуда позвонить бригадному генералу Свенсону.
Ключ ко всем загадкам последних семи дней – начиная с взрыва на Азорах и кончая сегодняшним происшествием в одном из зданий на Тридцать восьмой улице – явно в Буэнос-Айресе.
На Свенсона рассчитывать нечего: он сам ничего не знает и не сможет ничем помочь. С «Фэрфаксом», куда сумела проникнуть вражеская агентура, связываться нельзя. Последнее обстоятельство навело его, однако, на кое-какие мысли.
Он совершенно один. И должен действовать на свой страх и риск. Человек, оказавшийся в подобном положении, стоит перед выбором: или выйти из игры, или попытаться самому докопаться до сути происходящего и сорвать покровы со всех тайн.
Первая альтернатива была для Дэвида неприемлема. Бригадный генерал Свенсон был буквально помешан на чертежах гироскопов. Как и Райнеман. Так что выходить из игры нельзя.
Значит, остается только одно – узнать, кто стоит за всем этим и чего они добиваются.
Дэвида охватило смятение, которого он не испытывал вот уже несколько лет. Сполдинг думал со страхом: а вдруг данное дело ему не по плечу? Ведь перед ним как-никак проблема весьма специфичная, не имеющая ничего общего с тем, с чем резиденту из Лиссабона приходилось сталкиваться при выполнении сложных – и не столь сложных – заданий на севере Пиренейского полуострова: в Басконии и Наварре.
Его в одночасье втянули в войну какого-то другого порядка. В войну, которой он прежде не знал и неожиданное участие в коей явилось причиной закравшихся в его душу сомнений относительно собственных сил и возможностей.
Вдали показалось такси. Тускло светивший фонарь на крыше машины возвещал о том, что оно свободно. Дэвид взглянул на табличку на одном из домов. Оказалось, он на площади Шеридана. Вдоль запруженных пешеходами улиц растекались в разные стороны доносившиеся из ресторанов приглушенные звуки джазовой музыки. Праздник продолжался и в этот вечер.
Дэвид поднял руку, чтобы остановить такси, но водитель, не заметив его, проехал мимо, в сторону светофора, установленного на пересечении улиц. И только тогда Сполдинг увидел, что к пустому такси устремился с противоположной стороны площади какой-то мужчина. Он был ближе к машине, чем Дэвид, и отчаянно сигналил ей правой рукой.
Для Сполдинга было крайне важно опередить своего соперника, чтобы первым вскочить в машину. Он ускорил свой бег и, растолкав прохожих, выскочил на проезжую часть, где путь ему преградили два автомобиля, стоявшие один за другим, бампер к бамперу. Упершись руками о капот одного из них и о багажник другого, он перескочил через них и продолжил преследование такси.
Преследование промчавшейся мимо машины.
Но подбежал к ней на какие-то полсекунды, не больше того, позже своего конкурента.
Вот невезение! И все из-за этой пары проклятых автомобилей, стоявших у него на пути.
И преградивших ему дорогу.
Он хлопнул рукой по дверце, не давая сопернику открыть ее. Мужчина повернулся к Дэвиду лицом и, заглянув ему в глаза, поспешил сказать:
– Садись, парень, ради Христа. А я подожду другую машину.
Дэвиду стало неловко. Что, черт возьми, он себе позволяет? И снова его охватили сомнения. Все те же – никому не нужные, сбивающие с толку.
– Нет, что вы, простите меня, – произнес он с извиняющейся улыбкой. – Поезжайте. Я не тороплюсь… И еще раз прошу извинить меня.
Дэвид, повернувшись, направился быстрым шагом в сторону тротуара и, ступив на него, смешался с толпой на площади Шеридана.
А ведь он мог бы уже уехать в такси. И не терять попусту драгоценное время, что в сложившейся ситуации просто непозволительно: на карту поставлено слишком уж много.
О боже, как надоело все это!
