запах спиртного, точнее, виски. Вероятно, дорогого. Не вызывало сомнений, что у Альмани слабость к выпивке. Язык у него не заплетался; наоборот, он говорил со старательной отчетливостью человека, желающего скрыть свое опьянение, что было ничуть не менее красноречиво.
– Недавно к вам попала девушка-итальянка, – сказал Белнэп.
– Боюсь, я не понимаю, о чем вы говорите.
– Она работала в службе эскорта, которая принадлежит вам.
– Клянусь бородой пророка, вы поразили меня до самого сердца, рассекли меня до самых внутренностей, содрогнули до самого основания, заставили дрожать все мои члены и…
– Не испытывайте мое терпение, – тихим, угрожающим голосом произнес Белнэп.
– О, проклятие, если вам нужна итальянская putta,[39] вы действительно сбились с пути. Я могу предложить вам компенсацию. Могу и хочу. Какую скорость вы предпочитаете? Какой яд у вас самый любимый? Хотите – да, хотите мой розовый бутон? – Альмани махнул на забившуюся в угол девочку. – Берите ее. Разумеется,
– Вы вызываете у меня омерзение, – сказал Белнэп.
– Тысяча извинений. Я все понял. Вы предпочитаете другие маршруты. Катаетесь на других машинах. Можете не объяснять. Видите ли, я учился в Итоне, и там все просто помешаны на багги. В этой школе гонки на багги – священный вид спорта, что-то вроде «игры в стенку». Вы знаете, что такое «игра в стенку»? В нее играют только в Итоне. Вам следует как-нибудь посетить Итон в день Святого Андрея, когда устраивается ежегодный матч между школьниками и горожанами. Эта игра весьма похожа на футбол. Весьма похожа. Но в то же время это не футбол. Если я не ошибаюсь, последний гол в матчах в день Святого Андрея был забит аж в далеком 1909 году. Вы не поверите…
– А ты, ублюдок, поверь вот во что, – прорычал Белнэп так, чтобы услышал его один только Альмани. – Если ты не выложишь все начистоту, я вырву тебе руку из сустава!
– Ха, вы не ищете легких путей к удовольствию! – Сквозь снисходительный тон прозвучала неприкрытая насмешка. – С этим мы тоже можем вам помочь. Каким бы огнем ни горел ваш светильник! Каким бы током ни заряжались ваши аккумуляторы! А теперь, если вы просто развернетесь и поедете обратно в Дубай, я смогу обеспечить вас именно тем…
– Всего одним телефонным звонком я вызову пару вертолетов, которые заберут тебя вместе со всей твоей проклятой свитой в одно очень мрачное место, откуда ты, возможно, больше никогда не выйдешь. Всего одним телефонным звонком я…
– Фу, фу, какие ужасы! – Схватив унизанной перстнями рукой пиалу, оманец залпом допил ее содержимое и рыгнул перегаром. – Знаете что? Вы из тех, кого доктор Спунер [40] назвал бы «шустящим блестником».
– Я тебя предупредил.
– Эта девчонка-итальяшка – что в ней такого? Меня попросили об одолжении, только и всего. Не моя чашка чая, это я вам скажу задаром. Просто одному человеку понадобилось убрать ее подальше с людских глаз.
– Одному человеку, связанному с группой Халила Ансари.
Внезапно Хабибу Альмани стало очень неуютно. Махнув рукой и пробормотав несколько гортанных слов по-арабски, князек приказал удалиться всем, кто находился в шатре, в том числе двум верзилам зловещего вида, стоявшим по обе стороны от него, чьи «ханджары» были не просто украшением. Осталась только молчаливая девочка, забившаяся в угол.
– Болтливые языки топят корабли! – проворчал Альмани.
– Кто? – настаивал Белнэп. – Говори, кто?
– Халил Ансари мертв, – угрюмо пробормотал араб. Теперь его голос наполнился страхом; такой человек не отпускает телохранителей по доброй воле. Судя по всему, Альмани очень опасался нежелательных разоблачений.
– Ты думаешь, мне это неизвестно?
– Впрочем, какая теперь разница, черт побери, ведь так? – продолжал пьяный оманец. – В конце концов, на самом деле заправлял делами не Ансари. Новое руководство. Новый маэстро. – Он взмахнул руками, изображая дирижера. – Там-ти-там, там-тамити-тамити-там, – промычал он отрывок какой-то мелодии, которую Белнэп не узнал. – В любом случае, выбора у меня не было. Вам, ребятам из ЦРУ, этого никогда не понять. Вы всегда забираете только нас, пешек, оставляя королей, ферзей, слонов и ладей на поле. – Внезапно его охватила слезливая жалость к самому себе. – Ну что такого я вам сделал?
Белнэп угрожающе шагнул вперед. Альмани, как он рассудил, в свое время был как-то связан с ЦРУ. Вот чем объяснялось его отношение к незнакомому американцу: он отчаянно старался откупиться от него, чтобы упоминания о былых связях не навредили его нынешнему положению. На побережье Персидского залива – достаточно распространенная ситуация среди вождей среднего звена, подобных этому тщеславному князьку.
– Дело не только в молодой итальянке, – продолжал Белнэп. – Расскажи мне про высокого американца. Расскажи мне про Джареда Райнхарта.
Глаза Хабиба Альмани выкатились из орбит, щеки раздулись, словно он собрался свалиться в обморок. Наконец он сбивчиво пробормотал:
– У меня ведь не было выбора, черт возьми, ведь так? Есть такие люди и такие силы, которым просто нельзя сказать: «Изыди!» У меня не было выбора.
Схватив Альмани за мягкую, пухлую руку, Белнэп с силой стиснул ее. Лицо князька исказилось от боли.
– Где он? – настойчиво спросил Белнэп. Нагнувшись так, что их лица оказались в каких-то дюймах друг от друга, он проорал: – Где он?!
– Вы опоздали, – усмехнулся Альмани. – Его здесь нет. Его нет в Эмиратах. Больше нет. Да, он был в Дубае. Его передали мне, чтобы я за ним присматривал и все такое. Но вскоре этого высокого парня усадили на частный самолет, вот и все. Вашего друга увезли отсюда.
–
– Насколько я понимаю, куда-то в Европу. Но вы же знаете, как обстоит дело с частными самолетами. Заполняется полетный план – но ему не всегда следуют, ведь так?
– Я сказал: куда? – Замахнувшись, Белнэп отвесил оманцу затрещину.
Тот по-пьяному повалился с кресла и застыл на четвереньках, учащенно дыша. Судя по всему, он подумал было о том, чтобы вызвать телохранителей, и тотчас же решил не делать этого. Тщеславный, развращенный, Хабиб Альмани не привык к жестокости. Его ярость быстро остыла до оскорбленного достоинства.
– Говорю тебе, – сказал он, – я ничего не знаю, сын собаки и верблюда. О таких вещах не спрашивают, понимаешь?
– Вздор! – Белнэп обхватил руками жирную, мясистую шею Армани. – Похоже, ты не понимаешь, с кем имеешь дело. Хочешь узнать, чтo я сделаю, если ты не заговоришь? Хочешь попробовать? Хочешь?
Лицо оманца густо покраснело.
– Ты забрался слишком высоко, – закашлявшись, прохрипел он. – Свои двадцать вопросов ты уже задал. Но если ты полагаешь, что я осмелюсь пойти наперекор…
Белнэп с силой ткнул его кулаком в лицо. Костяшки пальцев, пробив дюймы жировой ткани, достали скулу.
– Да ты просто сумасшедший, если думаешь, что я посмею шутить с Генезисом, – тихо прошептал Альмани, и его голос был пропитан искренним ужасом. Сквозь опьянение и напускное жеманство мелькнула искра трезвого рассудка, подобная голосу, донесшемуся со дна колодца. – Ты просто сумасшедший, если собираешься шутить с Генезисом.
Генезис? Вскинув руку, Белнэп ударил оманца локтем в челюсть.
Из уголка рта потекла струйка крови, срывающаяся с мясистой губы, как будто кто-то попытался нарисовать на лице Альмани кривую усмешку.
– Ты напрасно тратишь свои силы, – задыхаясь, выдавил он. Однако вынудили Белнэпа остановиться не слова, а обреченность, прозвучавшая в голосе араба. Обреченность и страх.
