– Прошу прощения, мистер Гамильтон, – подавшись вперед со своего металлического кресла с лежавшими на нем вышитыми подушками, произнес Нэпп. – Все, что вы говорите, снова возвращает меня к решению, принятому Бобби Уэбстером... Вы полагаете, Тривейн собрал по кусочкам информацию, которая может угрожать всему, что мы сделали. А раз так, то лучшего момента для дискредитации Тривейна нам не найти! Ведь в таком случае мы дискредитируем и его доказательства! А для нас это очень важно...
– А почему бы его не убить? – внезапно прозвучал глубокий голос Грина.
Это был жесткий вопрос, и он ошеломил и Мэдисона и Нэппа. Лишь Гамильтон никак не прореагировал.
– Это вас шокирует, а? – продолжал Грин. – Но почему? Вполне возможно, что об этом думаете и вы... Я видел смерть намного ближе всех, сидящих за этим столом, может быть, и поэтому такая постановка вопроса меня не пугает. Но я хочу сказать вам, почему план этого уличного торгаша Уэбстера не внушает мне доверия... Все дело в том, что такие люди, как Тривейн, намного опаснее именно тогда, когда их убивают или отправляют в отставку...
– Почему? – спросил Уолтер Мэдисон.
– Потому что они оставляют после себя наследство, – ответил Грин. – Становятся тяжелой артиллерией, символами всевозможных общественных кампаний, их объединяющим смыслом. Именно они воспитывают поколения недовольных крыс, которые, размножаясь, вгрызаются в ваши организации! А у нас нет времени, чтобы уничтожать их в зародыше...
Арон Грин был так разъярен, что у него задрожали руки.
– Успокойтесь, Арон, – тихо, но твердо произнес Гамильтон. – Так мы ничего не добьемся... Он прав, знаете ли. У нас нет времени на всякие там попытки: они не только отвлекают от дела, но не могут увенчаться успехом. А люди, подобные Тривейну, всегда придерживаются сути дела... Следует понять это и приспособиться. Так вот, руководствуясь интересами дела, я обращаюсь к вам, сенатор, и к вам, Арон, поскольку вы, Уолтер, вступили в игру позже и ваше участие в ней, как бы высоко мы его ни оценивали, пока еще не очень-то продолжительно...
– Я знаю, – мягко подтвердил Мэдисон. – Найдется много таких, кто мог бы назвать нас брокерами власти, и они были бы правы... Именно мы распределяем власть внутри политического организма. И хотя в нашей деятельности есть некоторая личная заинтересованность, руководствуемся мы все-таки отнюдь не личными амбициями. Конечно, мы верим в собственные силы, но рассматриваем их при этом только как инструмент, с помощью которого можно чего-то добиться. Я объяснил все это Тривейну, полагаю, он убежден в нашей искренности...
Слушая Гамильтона, Нэпп рассматривал стеклянную поверхность столика, за которым сидел. Неожиданно он резко поднял голову и уставился на Гамильтона.
– Вы это сделали?
– Да, сенатор. Именно об этом мы с ним и говорили! Это вас удивляет?
– Да вы с ума сошли!
– Почему? – вдруг резко спросил Грин. – Вы что, сенатор, совершили нечто такое, чего можно стыдиться? Или, может, больше беспокоитесь о себе, нежели о наших общих целях?
Наклонившись вперед, Арон Грин в упор смотрел на Нэппа, его лежавшие на столе руки дрожали.
– Речь не о том, чтобы стыдиться чего-то, мистер Грин. Я говорю о непонимании. Вы действуете как частное лицо, а я избран народом. И прежде чем отвечать за что-то, я хочу видеть результаты. А до этого мы еще не дошли...
– Но мы ближе к ним, нежели вы думаете! – заметил Гамильтон, сохраняя в отличие от Грина и Нэппа совершенное спокойствие.
– Пока что нет никаких доказательств! – парировал Нэпп.
– Это означает лишь одно, – подняв бокал и отпив бренди, произнес Гамильтон, – вы не видите того, что происходит вокруг! Все, к чему мы приложили руку, каждая область, которой мы управляем, процветает. Никто не может этого отрицать! Все, что мы сделали, создаст финансовую базу таких размеров, что мы сможем влиять на целые районы страны! Уже сейчас мы сделали многое. Мы не обошли вниманием ни взрослых, ни детей, растет занятость, повышается уровень жизни, продолжается выпуск продукции. Национальные интересы от нашей деятельности только выиграли... Вне всякого сомнения, укрепилась и военная мощь страны. Везде, где «Дженис» создавала зоны своего влияния, рос выпуск продукции, набирали темпы социальные реформы и строительство жилья, выросло качество образования и медицинского обслуживания. Мы убедительно доказали, что можем обеспечить социальную стабильность... Вы можете опровергнуть хоть что-нибудь из перечисленного мною, сенатор? Вот ради этого мы и работали!
Нэпп был несколько ошеломлен. Перечисленные Гамильтоном заслуги корпорации изумили его. Он взглянул на самого себя другими глазами.
– Я был слишком занят делами в Вашингтоне, – ответил он, – очевидно, у вас был шире обзор...
– Именно так! Но я по-прежнему хочу, чтобы вы ответили на мой вопрос... Можете ли вы отрицать те факты, которые я только что привел?
– Нет, полагаю, что нет...
– То есть не можете?
– Хорошо, не могу.
– И вы не понимаете, какой из всего этого можно сделать вывод? Не осознаете того, что мы сделали?
– Вы перечислили ряд достижений, которые я признаю...
– Это не только достижения, сенатор. Я рассказал вам о функциях своеобразного исполнительного филиала правительства, действующего с нашей помощью. Вот почему после тщательного изучения проблемы и быстрого, но тем не менее полного анализа мы намерены предложить Эндрю Тривейну пост президента Соединенных Штатов...
