– Мы готовы к такому повороту событий, генерал, – едва слышно произнес лейтенант.
Бригадный генерал наклонился вперед, не забывая при этом не ставить локти на разбитое стекло.
– Я не понял вас, – проговорил он.
– Государственный департамент, – объяснил лейтенант, – предвидел возможность сопротивления с его стороны. Поэтому мы готовим ответный действенный удар. Белый дом весьма сожалеет о подобной необходимости, но считает, что его действия диктуются сложившимися обстоятельствами.
– Это как раз то, что я и намеревался узнать, – еще тише, чем лейтенант, произнес генерал. – Но объясните мне в таком случае, каким образом вы намерены расправиться с ним?
Лейтенант колебался.
– Прошу прощения, сэр, но речь не идет о какой бы то ни было расправе над генералом Хаукинзом. Мы находимся в весьма щекотливом положении. Ведь Китайская Народная Республика требует сатисфакции, и это в высшей степени справедливо, поскольку генерал Хаукинз совершил грубый, вульгарный поступок. И к тому же отказывается принести публичное извинение.
– Здесь говорится почему? – взглянул Саймингтон на доклад, который он все еще держал в правой руке.
– Генерал Хаукинз утверждает, что ему подстроили ловушку. Его объяснение – на третьей странице.
Открыв указанную страницу, генерал углубился в чтение. Лейтенант вытащил из кармана носовой платок и принялся вытирать подбородок. Положив аккуратно доклад на разбитое стекло, Саймингтон взглянул на лейтенанта.
– Если Мак говорит правду, то это и впрямь была ловушка. Какова его версия случившегося?
– У него нет никакой версии, генерал: он был пьян.
– Мак говорит, что ему подсунули наркотики, лейтенант.
– Они выпивали, сэр.
– И его накачали наркотиками. Я думаю, Хаукинз знает разницу. Я достаточно много раз видел его поддатым.
– Тем не менее он не отрицает обвинения.
– Но утверждает, что не несет ответственности за свои поступки. Хаукинз был лучшим стратегом в разведке в Индокитае. Он опаивал наркотиками курьеров и торговцев в Камбодже, Лаосе, в обоих Вьетнамах и, возможно, вдоль маньчжурской границы. И ему прекрасно известно, что это такое!
– Боюсь, что его знания не имеют никакого значения, сэр. Обстоятельства требуют, чтобы мы пошли на уступки Пекину. Торговые соглашения сейчас важнее всего. Скажу вам откровенно, сэр, нам нужен бензин.
– Боже мой! – воскликнул Саймингтон. – А мне и в голову не приходило, что скрывается за всем этим!
Лейтенант, убрав носовой платок в карман, слабо улыбнулся.
– Я понимаю, что требуется гибкость. Как бы там ни было, у нас всего только десять дней на то, чтобы уладить это дело – осуществить решительную акцию и добиться положительного отклика на нее.
Саймингтон уставился на молодого офицера с выражением человека, который вот-вот сорвется на крик.
– Что это значит?
– Это звучит довольно грубо, но генерал Хаукинз поставил свои собственные интересы превыше интересов дела. И мы должны воспользоваться этим, чтобы преподнести всем урок. Для всеобщего блага.
– Воспользоваться? Тем, что он хотел сказать правду?
– У нас высокие цели, генерал!
– Я знаю, – устало проговорил Саймингтон. – Торговые соглашения, бензин…
– Именно так, сэр! Наступают времена, когда символика должна уступить место прагматике. И все понимают это.
– Хорошо… Только вам не удастся сбить Мака с ног и заставить его играть роль разжалованного символа. А что это за акция, которую вы собираетесь осуществить?
– Дело Хаукинза передано в Генеральную инспекцию, – проговорил лейтенант с брезгливым выражением лица, с каким студент биологического факультета держит в первый раз в руках разрезанного солитера. – Мы внимательно изучаем его прошлое. Нам известно, что он занимался весьма сомнительной деятельностью в Индокитае. У нас есть все основания полагать, что он нарушал там принятые во всем мире нормы поведения.
– Вы можете совершенно безбоязненно выставить на пари собственную задницу, утверждая это! – воскликнул генерал. – Ведь Хаукинз был в Индокитае одним из лучших!
– Впрочем, твердого определения этих норм нет. Между тем у специалистов и Генеральной инспекции до черта материалов о деяниях генерала, которые официально не входили в круг его служебных обязанностей.
Лейтенант улыбнулся. Это была искренняя улыбка. Он был счастлив.
– Значит, вы собираетесь повесить на него секретные операции, о которых половине начальников штабов и большинству сотрудников ЦРУ известно лишь то, что они принесли бы ему огромное количество благодарностей, если бы о них можно было рассказать. Ублюдки, вы убиваете меня! – Саймингтон кивнул головой в знак согласия с самим собой.
– Мы рассчитываем, что вы поможете нам сэкономить время, генерал. Не смогли бы вы ознакомить нас кое с какой спецификой?
– Ну уж нет! Если вы намерены распять этого сукиного сына, то готовьте крест для него сами!
– Да осознаете ли вы, какова ситуация, сэр?
Отодвинувшись вместе со своим креслом немного назад, Саймингтон ударом ноги отбросил осколки стекла в сторону.
– Ну что ж, я скажу вам кое-что, – произнес генерал. – Я ничего не понимаю в том, что происходит после тысяча девятьсот сорок пятого года. – Он внимательно посмотрел на молодого офицера. – Я знаю, что вы работаете на службу «Тысяча шестьсот». Но вы ведь кадровый офицер?
– Нет, сэр, – покачал головой лейтенант. – Я из резервистов, работаю по временному контракту, получив отпуск от «Уай, Джей энд Би». Надо тушить пламя прежде, чем оно сожжет флагшток.
– «Уай, Джей энд Би»… Я не знаю такого подразделения.
– А это не подразделение, сэр… «Янгблад, Джейкел энд Блоуо», Лос-Анджелес. Мы представляем самое крупное рекламное агентство на побережье!
Выражением лица генерал Арнольд Саймингтон напоминал чем-то очень сильно огорченного бассета.
– А форма у вас прекрасная, лейтенант, – проговорил он и, немного помолчав, покачал головой: – Да- да, именно после тысяча девятьсот сорок пятого…
Майор Сэм Дивероу, оперативный следователь канцелярии Генеральной инспекции, взглянул на висевший на противоположной стене календарь. Потом, поднявшись со стоявшего рядом со столом кресла, подошел к нему и отметил тот день, когда спустя один месяц и три дня он снова должен был стать гражданским.
Он никогда не был солдатом – ни фактически, ни тем более в душе. Он стал своего рода жертвой несчастного случая, усугубленного его собственной ошибкой, вследствие которой ему продлили срок службы. Впрочем, у него имелся выбор весьма простой: либо армия, либо Ливенуорт. [4]
Сэм был прекрасным специалистом по уголовному праву. В течение ряда лет он получал отсрочки от службы в армии. Сначала – в Гарвардском колледже и Гарвардском университете, где он учился на факультете права, затем – когда на протяжении двух лет учился в аспирантуре и работал мелким чиновником и, наконец, – в те четырнадцать месяцев, которые он посвятил прохождению практики в престижной юридической фирме Арона Пинкуса и его компаньонов.
Армия висела над его жизнью нечеткой, неприятной тенью. Но он забыл о полученных им отсрочках.
