не нужна: ни горнистам, ни барабанщикам, ни людям, заботящимся друг о друге или ненавидящим того, кто посягает на самое дорогое для них. Она давно уже в прошлом. Сейчас все решают кнопки хитроумных приборов и политики с бегающими глазками и без толку размахивающие руками. Я ненавижу войну. Прежде я никогда бы не подумал, что скажу подобное, но теперь все так и обстоит. И я не допущу войны.
Преисполнившись решимости не дать Маку увильнуть от ответа, Дивероу посмотрел ему в глаза.
– Почему я должен тебе верить? Ты же все поставил на кон. Все. Почему же угроза войны остановит тебя?
– Потому, молодой человек, – ответил Хаукинз, выдержав его взгляд, – что то, что я сказал тебе, – правда.
– Но разве можно исключить, что ты, сам того не желая, спровоцируешь войну?
– Черт возьми, чего ты от меня хочешь? – воскликнул Хаукинз, отходя от камина. – Я отдал армии чуть ли не сорок лет своей жизни и был в конце концов сожран жучками из Пентагона. Ты вот обвиняешь меня, парень, но я не чувствую угрызений совести, потому что знал, что делаю, и всегда отвечал за свои поступки. Но, черт возьми, не заставляй меня жалеть всех этих «ловцов макрели» или считать себя ответственным за их тупость!
«Все весьма откровенно», – подумал Дивероу. Он опять потерпел поражение, как и утром, когда возился с различными вариантами – от первого номера до четвертого. Не сумел доказать своей правоты. Так что волей-неволей приходилось искать иные пути.
Один из них возник сам собой – во всяком случае, Сэм был в этом убежден. Хаукинзу предстояло уехать отсюда перед тем, как папа римский благословит эдельвейсы Махенфельда. А это уже кое-что. И, отбросив без сожаления варианты под номерами пять и шесть, он стал размышлять над планом номер семь. Первое, что ему необходимо сделать в данный момент, – это успокоить Маккензи и ни в коем случае не выйти у него из доверия. И еще: Мак сумел обосновать свою точку зрения. Обосновать юридически.
Он, Сэм Дивероу, был чист. Чист с точки зрения закона. Но стоит свернуть чуть в сторону, и он увязнет в грязи по самые уши.
– Ладно, Мак, я не пойду против тебя. Ты не дело задумал, и я сказал тебе об этом. И я верю тебе. Ты ненавидишь войну. Возможно, этого вполне достаточно. Но так ли это или нет, я не знаю. Лично я хотел бы одного – вернуться домой в Квинси и если прочитаю о тебе в газетах, то вспомню слова, произнесенные в этой комнате заблудшим, но честным воякой.
– Прекрасно сказано, мой мальчик! Мне это по душе.
– Таково мое мнение о ситуации на сегодняшний день. С тобой бумаги для цюрихского банка?
– Не хочешь ли узнать размер… э-э-э… дополнительного вознаграждения за свое участие в операции? И скажи, какого ты мнения о нем? Я – глава корпорации, ты знаешь, а мы не любим мелочиться.
– Я заинтригован. Ну и какова она, эта дебетовая проводка?
– Что?
– Дополнительное вознаграждение. Ведь дебетовая проводка и есть то самое, что ты имеешь в виду.
– Ты все взбрыкиваешь! А что скажешь о сумме в полмиллиона зелененьких?
Но Сэм не смог ничего сказать. Он онемел. Увидев, что всплеснул рукой от удивления, уставился на нее зачарованно, словно решая, его ли она или нет. Должно быть, его: стоило ему только подумать о пальцах, как их охватила нервная дрожь.
Полмиллиона долларов.
О чем тут думать? Это такое же безумие, как и все остальное. Включая и тот факт, что он тут ни при чем.
Сейчас время монополий. Хочешь – покупай дощатый настил для прогулок на пляже, хочешь – автостоянку.
Стоп! Ведь есть еще и тюрьма.
Чего ты боишься?
То, что творится, к добру не приведет.
– Итак, выходное пособие в разумных размерах, – произнес Сэм.
– И это все, что ты можешь сказать? Учитывая еще ту сумму, что я уже положил на твой счет в Нью- Йорке, ты спокойно сможешь нанять того еврейского парня, в чьей конторе служил когда-то, и он будет только счастлив работать на тебя. – Маккензи был обижен. Он явно ожидал, что Дивероу несколько иначе продемонстрирует свою хваленую быстроту реакции.
– Позволь сказать тебе: я с энтузиазмом стану разглядывать эти цифры в своей сберегательной книжке, но уже в Бостоне, в то время как мать, сидя напротив меня, будет жаловаться на новое руководство в Копли-Плаза. О’кей?
– Так ты знаешь что-то? – спросил Хаукинз, скосив глаза. – Прямо скажем, странный ты парень!
– Это я-то?.. – Дивероу не закончил фразы: продолжать разговор не имело смысла.
Послышалось постукивание высоких каблучков, и Регина Гринберг в бежевом брючном костюме прошла через высокую готическую арку в гостиную. Строгого покроя пиджак был наглухо застегнут. Выглядела она прекрасно. «До чего же эффектна!» – подумал Сэм.
Она улыбнулась обоим и затем обратилась к Хаукинзу:
– Я переговорила с прислугой. Пятеро остаются тут. Трое же – нет. Они сказали, что должны после работы возвращаться в деревню, и я была вынуждена объяснить им, что нас это не устраивает.
– Надеюсь, они не обиделись? – спросил Хаукинз.
Джинни засмеялась, довольная собой.
– Едва ли. Я поговорила с каждым наедине и всем трем выплатила пособие в размере двухмесячного жалованья.
– А остальные согласились на наши условия? – Маккензи полез в карман за новой сигарой.
– А их премиальные на что! Как минимум – трехмесячный оклад, – сказала Джинни. – Всем им, включая членов их семей, было разъяснено, что их наняли во Франции на продолжительное время и что они обязаны жить там, где работают. Так что с их стороны – никаких вопросов.
– Обычная практика при работе за рубежом, – констатировал Хаукинз и кивнул головой. – А денежки, черт бы их побрал, им платят куда большие, чем солдатам, участвующим в боевых операциях, и при этом – никакого риска.
– Да, в логике тебе не откажешь, – продолжала Джинни. – Только двое из пяти женаты. Полагаю, не очень счастливо. И это тоже необходимо учесть.
– Женщин мы найдем, – заверил Хаукинз. – Попозже я разведаю местность, понятно, без палаток и пробных занятий. А наш советник отправится тем временем в Цюрих, чтобы уладить кое-какие финансовые дела… Как ты думаешь, Сэм, сколько понадобится тебе на это времени?
Дивероу должен был сделать над собой усилие, чтобы вникнуть в вопрос, столь сильное впечатление произвело на него безусловное влияние, которое оказывал Маккензи на Джинни. Согласно банку данных, она развелась с Маккензи более двадцати лет тому назад, но вела себя с ним, как школьница с любимым учителем.
– Что ты сказал? – Сэм понял вопрос, но нуждался хотя бы в нескольких секундах, чтобы обдумать ответ.
– Как долго пробудешь ты в Цюрихе?
– Один день, от силы – полтора, если не встретится каких-то осложнений. Многое будет зависеть от банка. Думаю, переводы из Женевы оформят шифрограммой, но я могу и ошибаться.
– А нельзя ли предотвратить возможные осложнения горшочком с медом? – поинтересовался Маккензи.
– Попытаться можно. Как говорится, с учетом взаимных интересов. Время не терпит, сумма же немаленькая. Банк-депозитарий не отказался бы от нескольких тысяч долларов, которые мы могли бы провести по документам как поощрительное вознаграждение.
– Черт побери, сынок, да понимаешь ли ты сам, что говоришь? Как здорово все у тебя выходит!
– Это элементарная бухгалтерия. Для адвокатов тяжбы с банками – их хлеб. Они изыскали намного больше способов ловчить к собственной выгоде, как и в интересах других, чем племена, промышлявшие бартерными сделками. Опытный юрист прибегает всякий раз к той уловке, которая в данный момент в
