воздухе, генерал успел разглядеть внизу искаженные криками лица и пожалел о том, что у него кончились патроны. Приземлившись, Хаукинз резко вывернул руль и смог таким образом, изменив его угол, направить мотоцикл по диагонали назад к шоссе.
Да, черт побери, он снова катился по асфальту, прорвавшись через воздвигнутое против него заграждение!
Бетонная лента доставляла ему радость. Мотоцикл бойко мчал по шоссе. В лицо генералу бил чистый воздух, загонявший сигарный дым ему за уши. И даже стекла его защитных очков были теперь чище.
Следующие девять миль Хаукинз пролетел метеором по чужому, принадлежавшему китайским коммунистам небу. Еще одна миля, и он свернет на улицы северной части Пекина. Он сделает это, черт побери! И тогда эти коммунистические недоноски узнают, что представляет собой американский ответный удар!
Ведя мотоцикл по многолюдным улицам, подальше от тротуаров, он наконец выехал на небольшую площадь Славного Цветка – последний участок, отделявший его от здания американского представительства, расположенного на противоположной стороне площади и выделявшегося по-восточному великолепным гипсовым фасадом. Как всегда, тут было полно пекинцев и приехавших в столицу провинциалов, толпившихся около посольства и ловивших моменты, чтобы бросить быстрый взгляд на странных, рослых и розовощеких людей, входивших через белые стальные двери внутрь миссии, отделенной от улицы средним по высоте ограждением.
Впрочем, говорить об ограждении можно было лишь с большой натяжкой, поскольку здесь не было ни кирпичной стены, ни окружающей все строение металлической ограды, кои заменяла закрывающая ухоженный газон перед входом в миссию тонкая декоративная решетка из дерева, покрытого частично лаком.
Защитой же самому зданию служили вставленные в окна железные решетки и стальные двери.
Надеясь на то, что грохот его мотоцикла заставит толпу зевак расступиться, Хаукинз до отказа вывернул ручку газа. И действительно, китайцы шарахнулись от него в разные стороны, освобождая ему путь.
И тут вдруг Хаукинз увидел перед собой нечто такое, что чуть было не заставило его вылететь из седла мотоцикла и к чему он стремительно мчался со скоростью в пятьдесят миль в час по мостовой площади Славного Цветка.
В три ряда, прямо перед закрытыми воротцами решетки стояла баррикада, сооруженная из уложенных горизонтально толстых досок. Каждый последующий ряд был приблизительно на фут выше предыдущего. Образованная таким образом своеобразная ступенчатая стена прикрывала собой изящную ограду.
Здесь же выстроилась цепью дюжина солдат с двумя офицерами на флангах. И все они смотрели на него.
«Выбора нет, – подумал Маккензи, – остается только действовать».
Дерзать, пренебрегая опасностью!
Эх, если бы у него осталось хоть немного патронов!
Пригнувшись к рулю, Хаукинз направил мотоцикл прямо в середину сооружения. Повернув ручку акселератора до упора, выжал до отказа педаль сцепления. Стрелка спидометра, резко качнувшись, уткнулась в крайнее положение. Человек и машина, словно огромная, невиданной формы пуля из плоти и стали, понеслись по воздушному коридору.
Под истеричные вопли зевак и разбегавшихся в панике солдат Хаукинз рванул руль на себя и одновременно сполз на край седла. Под тяжестью его тела переднее колесо оторвалось от земли, и машина, напоминавшая вместе с оседлавшим ее человеком сказочную птицу Феникс, ударила по верхней части баррикады.
Сопровождаемый громким треском не выдержавшей мощного натиска дощатой баррикады и деревянной решетки, Маккензи, этот стремглав мчавшийся вперед человеко-снаряд, проложил себе дорогу через ряды заграждений.
Мотоцикл плюхнулся на посыпанную отполированной галькой дорожку, которая вела к зданию миссии. В следующую секунду выброшенный из седла Маккензи, перелетев через руль и прокатившись по грунту, с глухим стуком ударился о первую ступеньку крыльца, исхитрившись при этом удержать сигару в зубах.
В любую секунду китайцы могли перегруппироваться и открыть стрельбу, и тогда он, прежде чем потерять сознание, все-таки успеет почувствовать острые укусы обжигающей, словно лед, боли.
Но огонь так и не был открыт. Вместо выстрелов Хаукинз слышал звучавшие все более и более громко крики зевак и солдат, которые рассматривали обломки баррикады и деревянной решетки. Многие из солдат, попадавших в страхе на землю, теперь стояли на ней на четвереньках.
По-прежнему никто не стрелял. Маккензи понял, что он уже на американской территории. И если бы его застрелили здесь, за решеткой, то это могло бы быть расценено как убийство на земле, принадлежащей Америке, – акт, чреватый международным конфликтом. Черт побери, его спасли эти гомосексуалисты! Он остался жив благодаря всей этой дипломатической казуистике!
Встав на ноги, Хаукинз поднялся по ступенькам к белой стальной двери и принялся нажимать на кнопку звонка, одновременно колотя кулаком по металлической панели.
Но никто и не подумал впустить его внутрь.
Он еще сильнее задубасил в дверь, не отрывая другой руки от звонка. Затем стал кричать, взывая к тем, кто находился в здании.
Через несколько минут небольшое прямоугольное окошечко в двери открылось, и Хаукинз увидел в нем пару широко открытых, испуганных глаз.
– Да это же я, Хаукинз, ради бога! – прорычал генерал, чуть ли не касаясь губами обладателя этих перепуганных глаз. – Отворяй свою чертову дверь, сукин сын! Что ты на меня уставился?!
Выглядывавший в окошечко человек моргнул, но дверь не открыл.
Генерал снова крикнул, и человек за дверью опять моргнул. А еще через несколько секунд вместо глаз в окошечке показались дрожащие губы.
– В миссии никого нет! – услышал Хаукинз произнесенные прерывавшимся от страха голосом нереально прозвучавшие слова.
– Что?
– Прошу прощения, генерал!
И в следующее же мгновение окошко закрылось.
Хаукинз постоял какое-то время в растерянности. Затем снова принялся колотить в дверь и кричать во все горло, нажимая на кнопку звонка с такой силой, что бакелит, из которого она была сделана, треснул.
Ответом служила все та же тишина.
Обернувшись, он бросил взгляд на толпу зевак и солдат, и до него дошло, что они кричат и насмехаются над ним.
Хаукинз спрыгнул с крыльца и побежал вдоль фасада. Все окна были закрыты, и не просто, а на железные ставни, встроенные за стальными решетками. Само чертово здание выглядело наглухо закупоренным и обезлюдевшим.
Хаукинз зашел за угол. Там то же самое: железные ставни на окнах, решетки.
Тогда он направился к черному ходу и опять принялся колотить по двери и кричать так, как он еще никогда не кричал в своей жизни.
В конце концов окошко в двери открылось и в нем появилась новая пара глаз, менее испуганных, но тем не менее широко открытых и встревоженных.
– Да отворите же вы эту чертову дверь!
И снова в окошке показались губы, и Маккензи смог увидеть седоватые усы. Это был посол.
– Убирайтесь отсюда, Хаукинз! – произнес он своим глубоким голосом. – Мы не имеем с вами ничего общего!
И окошко закрылось.
Хаукинз так и остался стоять на месте, на какое-то мгновение позабыв и о времени, и о пространстве. Он смутно ощущал, что зеваки и солдаты, стоявшие за оградой, добрались и сюда, к задней стороне здания.
Пребывая все в том же состоянии прострации, Хаукинз попятился от двери назад, глядя на стену и
