– Он был таким когда-то, тринадцать лет назад, в Париже.
– Это потому, что ты тогда оказался лучше его…
– Вовсе нет! Тогда я не знал даже, кто я такой, а о сведениях, которыми располагал он, я и понятия не имел. Это он сделал из меня то, чем я был, можно сказать, что я жил по его сценарию. Сам я не смог бы ни черта… Он и сейчас лучший. Он спас нас с тобой тогда, в Гонконге.
– Значит, оба мы думаем одинаково. Следовательно, мы в хороших руках.
– Алекс – да. Но не Мо. Боже мой, можно считать, что этого прекрасного, милого человека уже нет. Они достанут его и прикончат.
– Он ничего им не скажет. Ляжет в могилу с закрытым ртом.
– Он ничего не сможет сделать. У него не будет такой возможности. Они накачают его амиталом до полубессознательного состояния и смогут записать на пленку хоть историю всей его жизни. А потом убьют его и придут за мной… за нами. Поэтому-то тебе и детям нужно уехать отсюда. Куда-нибудь на юг, на Карибы.
– Детей мы
– Хватит, Мари. Не будем об этом. Мы уже обо всем договорились, когда родился Джеми. Потому-то мы забрались сюда, в эту медвежью дыру, со всеми потрохами и фактически купили душу твоего младшего братишки, чтобы он присматривал здесь за хозяйством… Он молодец, сработал на все сто. Сейчас благодаря ему мы имеем половину пая в процветающей гостинице, находившейся некогда в конце грязной проселочной дороги на богом забытом островке, о котором никто и не слышал до тех пор, пока здесь не высадились на гидроплане канадские промысловики.
– Джонни всегда был оборотистым парнем. Папа говорил, что он может всучить тебе занюханную телку под видом первоклассного бычка, да так ловко, что ты даже и не подумаешь о том, чтобы заглянуть ей под хвост.
– Просто он любит тебя и детей… Я рассчитываю на него, хоть он довольно дикий… так или иначе, я доверяю Джонни.
– Хоть ты и разбираешься в людях, но за дорогой все же надо следить. Ты только что проехал поворот к мотелю.
– Вот черт! – вполголоса выругался Вебб, тормозя машину и разворачиваясь назад. – Завтра! Ты, Джеми, Элисон и Джонни едете в аэропорт Логана. И вперед, на острова!
– Мы еще поговорим об этом, Дэвид.
– Не о чем говорить!
Вебб несколько раз глубоко вздохнул, стараясь взять себя в руки.
– Я уже бывал здесь, – добавил он тихо.
Мари посмотрела на мужа. Его на удивление спокойное лицо было покрыто глубокими тенями в тусклом свете приборной доски. То, что она увидела, испугало ее даже больше, чем близкий призрак Шакала. Вежливого, мягкого преподавателя здесь больше не было. Она снова смотрела на того человека, тень которого, как легкомысленно они считали, улетучилась из их жизни навсегда.
Глава 2
Сжав покрепче трость, Александр Конклин, прихрамывая, вошел в конференц-зал ЦРУ в Лэнгли, штат Виргиния. Он остановился неподалеку от длинного массивного стола, достаточно просторного для размещения тридцати человек. Сейчас за этим столом сидели только трое. Председательствовал седовласый Д.Ц.Р. [1], директор центральной разведки. Ни он, ни два его заместителя не выразили особого восторга при виде Конклина. Приветствия были официальными и холодновато-вежливыми. Вместо того чтобы подсесть к троице официальных лиц, Конклин выдвинул стул у дальнего конца стола и уселся на него, с громким стуком прислонив к столешнице свою трость.
– Приветствия окончены, переходим к делу, джентльмены?
– Мне кажется, вы сегодня не слишком-то любезны, а, мистер Конклин? – заметил директор.
– То, что я сейчас собираюсь сказать, вряд ли можно отнести к любезностям, сэр. А именно: мне хотелось бы знать, почему нарушены правила абсолютной секретности, параграф четыре-ноль, и был позволен доступ к информации с наивысшим уровнем защиты, что подвергло опасности жизни нескольких человек, в том числе и меня?
– Это очень грубое нарушение правил… ты понимаешь, о чем говоришь, Алекс? – взволнованно воскликнул один из заместителей.
– Грубое и непростительное! – добавил второй. – Подобного просто не могло произойти, и ты это знаешь.
– Это произошло, и теперь я ничего иного знать не хочу, но то, что это не лезет ни в какие ворота, вот с этим я согласен, – ядовито заметил Конклин. – Один из отсутствующих здесь людей, его жена и дети, гражданин этой страны, которой большая часть мира задолжала больше, чем способна когда-либо заплатить, должен бежать, прятаться, каждую секунду с ужасом понимая, что он и его семья теперь лишь мишени в тире. Мы дали ему слово, все мы, что ни одна страничка из этих документов не увидит свет до того дня, когда появится абсолютная уверенность, что наемный убийца Ильич Рамирес Санчес, известный также под кличкой Карлос, Шакал, умер… Я знаю, что вы мне можете сказать, я и сам не раз слышал те же сплетни, что и вы, может быть, из тех же, а может быть, из лучших источников, про то, что Шакал был убит или казнен там-то и там-то, но ни один из этих слухов, повторяю, ни один, не оказался подтвержденным неопровержимыми доказательствами. Теперь некая часть секретных данных, очень существенная и значимая часть, вышла наружу, и это сильно задевает меня, потому что там есть мое имя… Мое и доктора Панова, главного психолога по этому делу. Мы единственные, повторяю, единственные имеем выход на никому не известного ныне человека, бывшего когда-то Джейсоном Борном, и это направляет на нас первый удар Карлоса в затеянной им убийственной игре. Каким образом такие данные выплыли наружу? В соответствии с правилами, если кто-то желает получить доступ к какой-то части сведений подобного рода, хоть из Вашингтона, хоть из Государственной комиссии или Объединенного комитета, он должен пройти через кабинет директора и его главных аналитиков здесь, в Лэнгли. А они, в свою очередь, должны вникнуть во все детали запроса, и даже если они будут убеждены в его целесообразности, все равно остается еще один этап. Это я сам. Прежде чем доступ будет разрешен, необходимо связаться со мной, но в данном случае я был вне пределов досягаемости. Доктор Панов был доступен, и любой из нас отверг бы любой запрос… Таковы дела, джентльмены, и никто не разбирается в этих правилах глубже меня, потому что я был одним из тех, кто составлял их здесь же, в Лэнгли, потому что это место я знаю лучше всего, проработав двадцать восемь лет в сфере засекречивания информации. Эти правила были тем последним, чем я занимался, они были официально согласованы с президентом Соединенных Штатов и членами конгресса и прошли через комитеты по секретности и разведке в Белом доме и Сенате.
– Это уже тяжелая артиллерия, мистер Конклин, – покачал седой головой директор.
– Тяжелые времена заставили расчехлить стволы.
– Догадываюсь. Один из ваших залпов достал меня.
– Да, черт возьми! При всем при этом еще есть вопрос: кто несет ответственность за это? Я хочу знать, каким образом всплыла эта информация и, что более важно, кто получил к ней доступ?
Оба заместителя заговорили разом, настолько же раздраженно, как и Алекс, но были остановлены движением директорской руки с зажатой в ней трубкой.
– Притормозите-ка и осадите назад, мистер Конклин, – сказал директор, раскуривая трубку. – Вы, конечно, знакомы с моими заместителями, хотя мы с вами не встречались никогда, так?
– Да. Я вышел в отставку четыре с половиной года назад, а вы заняли должность через полгода после этого.
– И, как многие другие, что вполне оправданно, я думаю, вы считаете мое назначение следствием протекции, дружеских связей?
– Несомненно. Но меня это нисколько не беспокоит. Во всех отношениях. Вы кажетесь вполне квалифицированным в своем деле. Насколько я знаю, вы были адмиралом военно-морской разведки в Аннаполисе, человеком, далеким от политики, и по стечению обстоятельств попали в одно место службы с неким флотским полковником во время военных действий во Вьетнаме. Этот полковник впоследствии стал президентом. Другие ваши коллеги пришли и ушли, а вы остались. Вот видите, как все просто.
– Ну что же, спасибо. Но уж вам-то, я думаю, пришлось «потрудиться» с моими заместителями?
