– Просто наемник, – вставил я, – не задает вопросов о том, что делается. Его не для этого нанимали.
– А для войны, только лишь для войны, – кивнул Джад. – При условии, конечно, если вы их выигрываете и собираетесь писать мемуары.
Он вытащил из нагрудного кармана металлический контейнер, из него извлек сигару, сорвал обертку и начал внимательно ее оглядывать, как бы ища материал для еще более потрясающих откровений.
– Несомненно, – продолжил он, – должно быть достаточно трудно, когда вас вышибают из седла.
Я сказал:
– Не то слово, уверяю вас. Ты оказываешься человеком без прошлого. В 1945 году у меня не было ни послужного списка, ни летного формуляра. У меня не было даже летной лицензии. Мне нужно было начинать все сначала. И это наполовину объясняет, почему я здесь. Все это мне пришлось проделать здесь, в Финляндии, с нуля. Хотя, между прочим, осмелюсь предположить, SIS была рада услышать, что я летаю в горах при отвратной погоде.
Джад кивнул.
– Была, я понимаю. Вы оказались какой-то сомнительной, неприятной, незавершенной ниточкой. А теперь, обратите внимание, – стал он пояснять миссис Бикман, – после того, как его вышвырнули, сегодня мы просим его вернуться, и не потому, что признали ошибку, еще раз подчеркиваю, а только потому, что просто в нем нуждаемся. Так что мы предлагаем альтернативу: вы продолжаете рисковать и вас могут подстрелить или засадить за решетку. Кроме того, если все просочится наружу, тогда, в лучшем случае, ваша карьера в Финляндии полностью рухнет; другой вариант полностью меняет ситуацию – только нужно нам помочь.
Он сунул сигарету в рот и начал делать пассы зажигалкой перед своим носом.
– Теперь вы не можете назвать это честной игрой, верно?
Она медленно отрицательно покачала головой.
– Нет, я не могу признать это честной игрой. Я думала, что встречалась с достаточно запутанными делами на Уолл-Стрит, однако... Между прочим, вам изложили чертовски серьезные причины, почему Кери не может принять ваше предложение.
Я вмешался:
– Он орешек покрепче, чем ты думаешь. Ведь он только что склонял меня согласиться, что не в моей компетенции определять, кто желал попасть в руки врага, а кто был столь малодушен, что испугался туда попасть.
И ухмыльнулся Джаду:
– Все правильно – считай, что не моего ума дело определить, кто прав, кто виноват. И все-таки это не главная причина, по которой я не лечу.
Он вынул изо рта сигару.
– Так в чем же дело?
– В Финляндии.
Он сунул ее обратно.
– Да?
– Я кое-чем ей обязан. И думаю, что этот долг не согласуется с твоим мероприятием.
Он снова повторил:
– Да? – и его голос звучал мягко и вежливо, вовсе не так, как службам предписано обращаться с человеком, сбежавшим от них к туземцам и начавшим носить ожерелье из зубов акулы.
Я продолжал:
– Когда после войны я вернулся сюда, мне встретился человек, с которым Хартману предписывалось вступит в контакт. Политик, можно сказать выдающийся человек. Сегодня его уже нет – умер. Он знал об операции 'Противовес' и ее бесславном конце. Когда он выяснил, кто я, вернее, кем я был, он помог получить разрешение на работу здесь. Я все еще держусь в основном благодаря ему.
Джад изучал конец сигары.
– Ты рассказывал про операцию?
Я усмехнулся:
– Вы все еще считаете, что я должен был придерживаться правил? Ну ладно, на самом деле я и сейчас их соблюдаю. Я не хожу там-сям и не рассказываю всем, что был сотрудником британской разведки. Вероятно, меня просто упрятали бы в сумасшедший дом, но было б еще хуже, если бы мне поверили. Не британцы смешные люди, Джад. Им не нравится, когда вокруг кишат британские агенты. И особенно они не любят, когда те летают на их собственных аэропланах, в непосредственной близости от русской границы.
Джад кивнул:
– Я понял. Продолжай.
– Я многим обязан тому человеку... и его идеям о независимости Финляндии, Джад. Ты думал, чем обернется ваша затея для Финляндии?
– Это дело не соприкасается с финской международной политикой.
– Может и нет. Но предположим, нас там поймают? Что схватят тебя, это уже достаточно скверно. При этом они вычислят, что ты мог попасть к ним только через Финляндию. Что касается меня, я стану
