прекрасен, подумала Кейт, прекрасен как бог. Луэркас сиял силой и жизнью, нагой, идеально сложенный, улыбающийся, он шел к ней, а ветер Вуали теребил его длинные золотистые волосы, и искры света разлетались из-под его ступней.
Лишь два темных рубца на левой стороне груди портили эту прекрасную плоть – два вздувшихся треугольника, безобразный след, пометивший его сердце. Кейт увидела эти шрамы, и ее обдало холодом; не зная почему, она поняла, что эти шрамы связаны с явлением Луэркаса в мир плоти и мерзость их неразрывно связана со всем его существом.
Кейт скользнула влево от Ри и двинулась вперед плавными и ловкими прыжками. Повернув уши по направлению к врагу, она была готова ловить наималейшие звуки. Губы ее чуть приоткрылись, обнажив острые, словно кинжалы, зубы.
– Ну же, начинайте, – предложил Луэркас со смешком. – Мне пришлось покинуть свои войска, и хотя это не слишком разумный шаг, я считаю, что нам надо уладить наши разногласия, чтобы каждый отправился затем своим путем. Не рассчитывайте, что дело и впрямь дойдет до драки. Вы не выстоите против меня, а я не хочу уничтожать тех, кто может однажды оказаться полезными мне… к тому же столь очаровательных существ. Я не варвар, чтобы уничтожать красоту лишь потому, что она не принадлежит мне.
Кейт и Ри не отвечали. Они кружили вокруг Луэркаса, пытаясь обнаружить брешь в его обороне. Луэркас вздохнул.
– И какую же мерзкую ловушку вы соорудили здесь для меня, – сказал он. – Какие внушительные чары. Однако тому, кто создал эту штуковину, явно не хватило отваги явиться сюда собственной персоной, и хотя у вас двоих, вижу, храбрости хватит на все, что угодно, – увы, ума вам все же недостает.
Он бросил через плечо короткий взгляд на созданную Дугхаллом ловушку, и в тот же миг Кейт, заметив брешь, ринулась на него. Полоснув по бедру Луэркаса когтями, она отскочила в сторону прежде, чем тот успел отреагировать. Луэркас оскалился, взмахнул рукой, и Кейт поняла, что он собирался призвать свои магические силы.
Но чары не явились к нему по зову, и Кейт еще раз испытала миг торжества, заметив удивление на лице врага. Луэркас посмотрел на Кейт, потом на Ри и сказал:
– Отличная работа, хвалю. Но то, что вы укрыли от меня души калимекканцев, ничего еще не значит. Души есть и у моих Увечных. Они послужат мне своей смертью, если не сумели помочь жизнью.
Он вновь шевельнул рукой, но Ри уже прыгнул вперед и вцепился в запястье Луэркаса. В этот же момент Кейт, понимавшая, какую цель преследует Ри, бросилась на Луэркаса сзади, вонзила зубы в его ногу на сгибе.
Атаковав, оба Карнея сразу же отскочили назад. К этому времени Луэркас уже призвал магические силы, оставшиеся в его распоряжении. Раны его исцелились столь же быстро, как и появились на нем, а тускло светящийся щит, окружавший Луэркаса с момента его появления здесь, обрел не только яркость, но и жесткую упругость.
– Прекратите, иначе я сделаю то, о чем вам придется потом жалеть, – сказал он. – Послушайте меня. Мы можем договориться. Ваш мир станет лучше, когда я одарю его всем, чем могу. Матрин кишит убийцами, насильниками, работорговцами и ворами, жизнь его наполнена болезнями, бедностью и еще тысячей ядов, тысячью пороков. Этого не должно быть. Жизнь должна пойти другим, лучшим путем.
– Путем Драконов, – оскалилась Кейт, с усилием заставляя Карнею говорить. – Мы уже видели, куда ведет этот путь. Драконы построили бы вполне милый мир, но только эти несколько сотен чародеев хотели положить в фундамент его души невинных людей. Так сказать, слегка закусить перед роскошным пиром, а потом сожрать всех остальных и напрочь забыть о них.
– Дафриль и его коллеги были жадны и расточительны.
– А ты нет? – спросила Кейт. Они по-прежнему кружили вокруг Луэркаса, ожидая момента, когда тот вновь потеряет бдительность, но враг теперь держался более осмотрительно.
– Нет, я не такой. Мои потребности и желания просты и бесхитростны. Я преследую только разумные цели. – Он вздохнул. – Я всего лишь хочу жить вечно, но кто же не мечтает об этом? От всех остальных людей на свете я отличаюсь лишь тем, что могу осуществить свое желание. И мне просто необходимо обеспечить себе условия, чтобы провести свою вечность в удобстве, счастье, среди приятных и достойных людей, не зная нужды, страданий, не встречаясь с уродством. Поймите, мои желания таковы, что их разделит всякий живой человек. Дело лишь в том, что у всех прочих – в отличие от меня – не хватает мозгов, чтобы преодолеть все существенные препятствия, мешающие им исполнить свою мечту. Но я своего добьюсь. Для этого нужно всего лишь стать богом. Я смогу гарантировать вечный комфорт и счастье себе самому и всем остальным, только если буду владеть миром, в котором живу.
Он распростер руки в умиротворяющем жесте.
– И, желая, чтобы все вокруг меня было приятно взгляду и красиво, я должен буду создать мир, который в равной мере предложит эти блага и всем людям. Ну как вы не понимаете? Уродство оскорбляет, не важно, видишь ли ты его ежедневно, или просто знаешь, что оно существует где-то в мире. Я не стану попусту тратить жизни и души людей: хороший пастух знает, что если сегодня он убьет всех оленей, завтра его ждет голод. Но, однако, я признаю довод разума: тот, кто хочет есть оленину, должен сперва убить оленя.
Подойди поближе к нему, мысленно обратился Ри к Кейт. Пусть он отступит к пустоте.
Они шагнули вперед, Луэркас расхохотался и вдруг оказался позади них – еще дальше от ловушки, чем только что был.
– Я не собираюсь попадаться в вашу ловушку, – сказал он. – Так что, пожалуйста, прекратите загонять меня в нее. Прислушайтесь к доводам разума. Не все души заслуживают бессмертия. Люди не равны, не равны и их жизни. Неужели вы станете утверждать, что растлитель малолетних достоин вечности в той же мере, что и вы сами? Или его клиент, который покупает детей, какое-то время пользуется ими как игрушками, а затем выбрасывает – погубив, изуродовав, сломав их жизни, если только этим несчастным вообще удается выжить? Как может рассчитывать на вечность женщина, отравившая мужа и детей, чтобы присвоить себе все семейное состояние и стать паратой? А что вы скажете о человеке, убивающем только ради того, чтобы насладиться муками своих жертв… или о насильнике, издевающемся над слабыми и беспомощными… Какого вы мнения о человеке, который во имя своего бога или своего города обирает бедняков и называет свое воровство взиманием налога, усматривая в награбленном и свою законную долю?
