дверному проему, чтобы в случае чего сбежать вниз по лестнице и выскочить на улицу.
— Но что случилось? — сбивчиво говорил Грегори.— Все шло так... Ведь ты же сама хотела меня... Ты же говорила, что другого мужчины нет...
— Другого мужчины действительно нет, — тихо повторила девушка, вспомнив, что спокойным разговором можно привести в чувство даже умалишенного.
— Тогда в чем дело? — резко и грубо спросил Грегори.— Что за детские игры? Мы же взрослые люди.
— Это никакие не игры. Я вообще ничего такого не хотела, даже в мыслях не могла представить.
— Не хотела? — В Адамсе снова проснулся прожженный циник.— Да брось комедию ломать! Только ради этого ты и заварила всю эту кашу. Будь откровенна с самой собой, а я таких, как ты, насквозь вижу. Чего ради ты пустила меня в дом? Неужели поверила в этот вздор насчет кофе? Не смеши меня!.. Ты с самого начала нашей встречи прекрасно знала истинную причину того, зачем я нужен тебе.
Непоколебимая уверенность, с какой он говорил, заставляла Патрицию содрогаться от обиды и возмущения. Слова летели в нее, как тяжелые камни, но ранили больно не тело, а душу. Она представляла, как выглядит со стороны, и думала, что эта маленькая расхристанная, растерянная женщина должна вызывать одновременно жалость и отвращение. С растрепанными волосами, полуголая, возбужденная, точно вульгарная шлюха, и в то же время беззащитная и маленькая, с глазами, полными слез.
— Говорите что угодно, но я-то знаю, как все обстоит на самом деле. Вы унижаете меня, потому что не успели удовлетворить свою похоть! Я не хотела вас, и не смейте издеваться надо мной! — истерически крикнула она, находясь уже на грани нервного срыва.
Поняв, что зашел слишком далеко и явно переусердствовал, Адамc смягчился.
— Не волнуйтесь, Патриция,— произнес он, проведя руками по своим волосам, чтобы убрать их назад. — Ну хорошо, простите, если я поторопился, ускорил события, но я подумал, что вы уже готовы...
— Ой, замолчите, ради бога! — снова крикнула девушка.— Вы ничего не поняли! Вы ничего не ускорили, не волнуйтесь. Если бы я обиделась на то, что вы на час раньше, чем я планировала, сняли с меня лифчик, это бы означало, что я в принципе не возражаю против ваших ухаживаний, но все дело в том, что я возражаю. Воз-ра-жаю, понимаете! — кричала она, испытывая желание ударить его, облить ледяной водой, сделать все, что угодно, но стереть с его лица эту самодовольную улыбку.— Я ничего не хочу, ни медленно, ни быстро, ни сегодня, ни через десять лет. Никогда, никогда, никогда! Вам понятно?
— Понятно,— повторил Грегори.— Вернемся к нашим баранам. Поговорим официально, по-деловому, не переходя на личности. Вы ведь этого добиваетесь, не правда ли?
Вся сложность заключалась в том, что Патриция уже сама не знала, чего добивается. Ее тщательно продуманный план разбился вдребезги, а уверенность в своей изобретательности и предприимчивости потерпела полное фиаско. Ситуация совершенно вышла из-под контроля. Карточный домик ее грандиозных планов рассыпался, и она была в полном недоумении по поводу будущего. Плюс ко всему она чувствовала себя совсем разбитой, неудовлетворенное тело словно мстило ей за то, что она вероломно лишила его чувственных наслаждений. Всю ее ломало, ныли суставы, болела голова.
— Сотрудничество только на деловой основе,— произнесла она не то с насмешкой, не то разочарованно.
— В таком случае,— тоже официальным тоном заговорил Грегори, — вы должны извинить меня за то, что я не смогу соблюдать условия нашей предварительной договоренности. Вы сами понимаете, что обстоятельства изменились и то, что произошло между нами, существенно подпортило деловую сторону наших взаимоотношений.
А то я этого не понимаю, горько усмехнулась про себя Патриция.
Она продолжала внимательно следить за Адамсом, не давая себе возможности расслабиться. Для нее сейчас он был прежде всего противником, соперником, которого надо было остерегаться. Грегори хотел казаться собранным, серьезным и бесстрастным, но его все еще прерывистое дыхание, блеск в омуте темно-серых непроницаемых глаз, хриплый голос говорили о том, что буря не кончилась, что за внешним спокойствием бушуют вулканические страсти.
Я всего лишь одна из многих, мысленно сокрушалась девушка. Меня пытались элементарно соблазнить, как соблазняли моих многочисленных предшественниц. Ни мое воспитание, ни мое образование, ни моя хитрость, ни мой здравый смысл не застраховали меня> от этого. Я была беспомощна и покорна, как глупая школьница. Как это омерзительно, как больно!
— Я умываю руки, Патриция. Я выхожу из игры. — Ледяной тон Адамса спугнул ее задумчивость.
— Что вы сказали? — рассеянно спросила она.
— Я сказал, что не буду вам помогать вводить в заблуждение вашего богатого папочку.
Гнев и оскорбленное самолюбие ударили Патриции в голову. Она решила больше не выбирать выражения, не играть словами, а говорить то, что думает.
— Зачем же так витиевато? — зло бросила она ему в лицо.— Скажите просто: если ты, детка, не переспишь со мной, я не буду тебе помогать.
— Я этого не говорил.
— Но подразумевали, не так ли?
Патриция попала не в бровь, а в глаз. Грегори смутился.
— Хорошо,— произнес он, тряхнув головой, и волнистые волосы снова упали ему на лоб, делая его внешность совершенно неотразимой.— Я готов признать, что я хочу тебя. Хочу настолько сильно, что не смогу без ущерба для своей нервной системы пройти через весь этот фарс с поездкой к твоим родственникам. Я не выдержу твоей близости, если не буду иметь возможности любить тебя.
— Великолепно, поздравьте себя и свою нервную систему. Вам ничто не угрожает. Все кончено раз и навсегда. Вы мне отвратительны. Я видеть вас не могу. Убирайтесь прочь из моего дома и из моей жизни заодно!
Сама не ожидая от себя подобной прыти, Патриция, словно разъяренная тигрица, кинулась на мужчину, вцепилась мертвой хваткой в лацканы его пиджака и стала толкать в сторону дверного проема. То, что Адамc может оказать сопротивление, уже не имело для нее принципиального значения. Девушка не контролировала себя и при удобном случае с удовольствием расцарапала бы его красивое холеное лицо.
Грегори не пытался отшвырнуть ее или перехватить ее руки, он понимал, что это истерика и, если пойти у Патриции на поводу, ситуация может перерасти в омерзительную драку. Он послушно спускался по лестнице, чувствуя, как длинные ногти девушки больно и зло впиваются в его спину. Когда они подошли к парадной двери и Патриция наконец отпустила его, Адамc обернулся и невозмутимо спросил:
— А как же все-таки быть с вечеринкой?
Этого вопроса она никак не ожидала. Но в данной ситуации Патриция была настолько взвинчена, доведена до крайности, что вечеринка уже перестала волновать ее.
— Не вашего ума дело, как-нибудь обойдусь без вас! Мало, что ли, мужиков красивых на свете? — Девушка уже готова была перейти на площадную брань. Она упивалась своей свободой, своим откровенным хамством, тем, что никто не поверит, что она могла вести себя подобным образом.
— Вряд ли вы успеете найти кого-нибудь подходящего, — откровенно злорадствовал выведенный из себя Грегори.— У вас меньше недели осталось...
— Ничего, как-нибудь обойдемся, — процедила Патриция сквозь зубы. — Найду более скромную кандидатуру, проблем меньше будет.
— Что ж, я заранее рад за вас,— холодно прокомментировал Грегори. — До встречи.
— Предпочитаю, чтобы этого не случилось.
Когда она со всей силы хлопнула закрывающейся за ним дверью, состояние аффекта, словно утренний туман, стало медленно развеиваться, заставляя ее взглянуть в ясные глаза реальности. Неожиданная мысль, что злоба и раздражение отнюдь не были истинной причиной ее нервного срыва, неприятно удивила ее. Просто злость была ложным выражением эмоций куда более сильных, куда более опасных для ее душевного спокойствия. В нее вторглось нечто, чему она не могла дать полноценного определения. Единственное, в чем она была уверена на сто процентов, это в том, что Адамc неправильно понял ее. Разочарование, вызванное провалом ее плана по поводу вечеринки, было на последнем месте в череде накопившихся проблем, которые вывели ее из равновесия.
