Только мое сердце, мысленно ответила ему девушка, а совсем не тот дурацкий чемодан, о котором вы подумали.
— Там, в комнате, — уточнил Грегори, чтобы заполнить тягостную тишину.
Он повернулся к своей гостье спиной и пошел в гостиную за чемоданом, даже не приглашая ее последовать за собой. Как странно, что такой знаток светского лоска и приличий, подумала Патриция, ведет себя так бестактно. Она решила быть мужественной и последовать за ним, но Грегори уже вышел ей навстречу с чемоданом в руке.
— Почему вы не прислали мне его на дом? — задала девушка резонный вопрос. — Я бы с благодарностью оплатила такси или курьера.
— До того, как вы появились в моем доме, я даже не думал о вашем багаже! — Оскорбительный тон Грегори задел Патрицию еще больше, чем его невежливое, неджентльменское поведение.— Я швырнул его в тот угол в ночь приезда. Мне нужно было переодеться и хотя бы к концу вечера, но все же успеть на встречу с Флоренс.
— Малышка Флоренс, — мечтательно проговорила Патриция и добавила уже совсем другим тоном: — Почему вы не сказали мне, что она дочка Глории, вдовы вашего погибшего приятеля?
— А почему вы не спросили? — ответный вопрос мужчины был по-прежнему холоден. — Ну, теперь вы получили свою собственность и, если не возражаете...
— Возражаю, — строго оборвала его Патриция.— Я собираюсь передать вам кое-что.
— Не думаю, что захочу что-либо принять от вас. — Грегори продолжал оставаться неприступным и холодным как полярный айсберг.
— Я могу понять ваше нежелание принять что-либо от меня,— сдержанно продолжала Патриция,— но то, что я принесла, по большому счету предназначается не для вас.
— Говорите скорее, Патриция,— поторопил ее Адамc, заставляя девушку с каждой секундой терять самообладание.— Мне непонятно, к чему вы клоните и есть ли вообще предмет разговора. Заканчивайте и уходите.
Патриции захотелось закричать, завизжать, затопать ногами, сделать все, что угодно, лишь бы сломать проклятую стену отчуждения, которую Грегори так усиленно поддерживал.
Стуча каблучками по наборному паркету, девушка решительно прошла в гостиную мимо хозяина и грохнула кожаный кейс с ассигнациями на полированный стол. Набрала код замков, подняла крышку и обнажила его набитое пачками денег чрево.
— Это мой вклад в вашу благотворительность, — объявила она. Грегори стоял в дверях и не совсем понимал, что происходит. — Это для детей. Я...
От волнения голос отказался повиноваться ей, а в это время Грегори изумленно смотрел на содержимое кейса.
—Это очень щедрое пожертвование, — наконец среагировал он.— Но чтобы благотворительный союз получил эти деньги, будут, как я понимаю, выдвинуты какие-то условия. Каковы они, Патриция?
«Патриция». Интонация, с которой он произнес ее имя, была настолько суха и официальна, что девушка уже хотела сдаться, плюнуть на все и уйти, но все же взяла себя в руки.
— Я сделала кое-какие подсчеты и теперь знаю, что нужно, — торопливо заговорила она.— Учитывая, как много я заплатила за сутки, проведенные в вашей компании, я вычислила, сколько стоит каждый час. Вы как-то сказали, что пойдете ради этого благотворительного союза на все...
— Что нужно сделать, чтобы получить эту сумму? — Адамc старался продвигаться ближе к делу.
Не ожидала, что он будет таким безразличным, с горечью подумала Патриция, а вслух попросила:
— Только выслушайте, не перебивайте, и тогда деньги ваши. В этот раз мне не нужен целый день, еще раз прошу — не перебивайте, дайте всего лишь договорить.
Адамc помолчал и потом утвердительно кивнул, позволяя ей продолжать.
— Я говорила с Джуди Каллаген. Только, пожалуйста, не смотрите на меня так. Теперь я знаю, что она все наврала про вас. Она мне сама призналась.
— И вы ей тогда поверили, — с укором заметил Грегори.
Слава богу, обрадовалась мысленно Патриция, я сдвинула дело с мертвой точки, его настроение изменилось.
— К сожалению, я еще плохо знала вас и к тому же не представляла, что и старый друг может оказаться лжецом. И еще я хочу рассказать вам об Эдварде.
— Об Эдварде? — заинтересовался мужчина. — Не о том ли, с легкой руки которого вас называют Железной леди?
— Нет. Эдвард вошел в мою жизнь много раньше, когда я только приехала в Лондон. Я очень сильно его полюбила и думала, что он испытывает ко мне те же чувства. Я даже стала подумывать о свадьбе...
— Он что, вас бросил? — возмутился Грегори.
Девушка кивнула, а на ее лице было смятение.
— Главная причина его поступка заключалась в том, что я не подходила под тот идеал жены, который он придумал для себя. Хотел, чтобы я бросила карьеру, стала домохозяйкой. Пусть и очень обеспеченной.
— Как раз все то, чего хотел ваш отец,— заметил Грегори.
— Мы расстались, потому что оба даже из-за любви не хотели идти на компромисс.
— Не везет вам, Патриция! — В голосе Адамса зазвучала неподдельная теплота. — То ваш отец, то этот глупец Эдвард... Теперь понятно, почему вы считаете, что каждый мужчина только и думает о том, как бы сломать женщину...
Казалось, что обстановка разрядилась, и Патриция мысленно похвалила себя за проявленное упорство и заслуженную победу. Но им еще столько нужно было сказать друг другу...
— Неужели эти банкноты,— продолжал Грегори, переключив свое внимание на кейс с деньгами, — равноценны тому, что вы мне сейчас сказали? Неужели для вас было так важно высказаться?
— Я бы выставила на этот стол и три таких кейса с деньгами, только чтобы заставить вас выслушать меня.
— Но почему? — настаивал Грегори. В глазах его томилось ожидание.
— Потому что я совершила ужасную ошибку, послушавшись не своего сердца, а грязной сплетни вздорной девчонки. Я должна была быть дальновидней, мудрей, а не идти на поводу общественного мнения.
— Да что говорить,— изменившимся, взволнованным тоном заговорил Адамc, — моя репутация, что касается отношений с женщинами, и вправду всегда была далека от безупречной...
— Была? — переспросила Патриция.
Грегори порывисто провел рукой по волосам.
— Я объясню, — выдохнул он. — Я уже говорил вам, что моя мать умерла, когда мне было семь лет. Меня растил отец, но мы были с ним скорее как друзья, нежели как отец с сыном. Всякие машины, гонки, лодки... Эдаких два разгильдяя, безответственно относящиеся к себе и к жизни. А все потому, что некому было волноваться за нас. Ни мамы, ни сестры, ни жены, некого жалеть, не из-за кого переживать. Во многом такое черствое, наплевательское отношение я перенес на свою личную жизнь. Я не считался с чувствами женщин, и теперь мне больно об этом вспоминать. Но в один прекрасный день все изменилось. Отец второй раз женился, и я своими глазами увидел, как его молодая жена страдает, вынужденная терпеть взрослые шалости отца, его легкомыслие, безответственность. А несколько лет назад погиб Джонатан...
— А потом произошла и ваша авария, — в унисон зазвучал голос Патриции.
— Я видел, как Глория горевала по мужу, она была безутешна, убивалась, словно помешанная. И я с ужасом осознал, что, если умру, никто не прольет надо мной и сотой доли этих священных слез печали и любви.
— Не говорите так, — вздрогнула Патриция. Ей было страшно даже вообразить, что его не станет.
— Я говорю, что чувствовал. Но была и еще одна причина, перевернувшая мое мировоззрение.
— Какая? — Патриция затаила дыхание.
