Изнанка психоанализа (1969-1970)

Там остались тем, что я сказал, похоже, довольны. Я им понравился. Но без взаимности. Лично я не слишком доволен Венсенном.

Несмотря на то, что нашелся человек, который любезно попытался организовать все по высшему разряду, изобразить Венсенн, из Венсенна явно не было никого, или было совсем немного, несколько слушателей, способных оценить мои слова по достоинству. Это совсем не то, на что я рассчитывал, особенно после того, как они, судя по всему, там мое учение разрекламировали. Бывают моменты, когда фальшь становится мне ощутима.

С другой стороны, там было, в конечном счете, все необходимое, чтобы ясно стало, о чем могут состязаться друг с другом Минют и Тан модерн. Я упоминаю об этом лишь потому, что это, как вы увидите, имеет отношение к нашей сегодняшней теме — как нам поступать с культурой?

Чтобы осенило, достаточно порой одной мелочи — в данном случае ей послужило воспоминание, которое, сам не знаю как, отложилось у меня в памяти. Стоит вам вспомнить о публикации в Тан Модерн одной магнитофонной записи, как связь с Минют бросится вам в глаза. Попробуйте — это поразительно, я убедился на себе. Вырежьте по нескольку абзацев из каждой, перетасуйте их как-нибудь и вытягивайте наугад. Уверяю вас, что вы вряд ли разберетесь, откуда что взято.

Это позволит нам не начинать с возражения, сделанного мною только что против определенного тона, определенного выбора слов, из опасения, что их обернут шутовством, а подойти к делу с другой стороны, исходя из того, что шутовство уже налицо. Как знать, быть может, добавив в приправу толику стыда, мы сможем его несколько обуздать?

Короче говоря, я, обращаясь к вам, играю вам, слушателям, на руку. В противном случае, тот факт, что вы — мои слушатели, мог бы стать вам помехой, поскольку во многих случаях это мешает вам то, что я говорю, расслышать. А жаль, так как, по крайней мере те из вас, которые помоложе, давно уже способны сказать то, что я говорю, одни, без меня. Для этого вам недостает, пожалуй, лишь немного стыда.

Стыд, ясное дело, на дороге, тем более с детства хоженой, не валяется, а вот борозды алетосферы, исполосовавшие и изсоюзившие вас заживо, вполне могли бы, пожалуй, вогнать вас немного в краску.

Отчего, по-вашему, Паскаль и Кант суетились перед вами, как два слуги, вот-вот готовых последовать примеру Вателя? Там, наверху, не хватало истины, не хватало целых три века. Но вы же знаете, что блюдо, в конце концов, было явлено — в меру разогретое и под звуки музыки. Не надо брюзжать, вас же обслужили, стыдиться, как видите, больше нечего.

Помните, вы еще спрашивали меня, по какому поводу я волнуюсь, когда я говорил вам о вазочках, где не осталось горчицы — так вот, наполните-ка их поскорее стыдом, чтобыпраздник, когда он наступит, не был лишен пикантности.

Что проку в стыде? — спросите вы. Если изнанка психоанализа он и есть, то этого добра у нас маловато. Еще и на вынос хватит — отвечу я. Если сомневаетесь, поскребите себя, как говорится, немножко, и каждый раз под вашей ветреной внешностью окажется плотная корка стыда, стыда жить.

Вот оно, то, что обнаруживает психоанализ. Посмотрев на дело сколь-нибудь серьезно, вы сразу обнаружите, что оправдывается этот стыд тем, что вы от стыда не умерли, то есть тем, что вы изо всех сил поддерживаете извращенную версию дискурса господина — дискурс университета. Гегелемонский, одним словом.

ЯсноваоткрьшввоскресеньеэтуокаяннуюФенсш^нологмю духа, спрашивая себя, не ввел ли я вас в заблуждение, делясь своими воспоминаниями в столь восторженных выражениях. Ни в коей мере — это действительно потрясающе!

Вы найдете там, например, что подлое сознание — это истина сознания благородного. Причем подано это так, что голова идет кругом. Чем гнуснее вы себя поведете — я не сказал непристойнее, об этом давно уже речи нет, — тем лучше пойдет дело. Это многое объясняет, к примеру, в последней университетской реформе. Все — единицы стоимости, ибо все стремятся заполучить жезл генерала от культуры, почище маршальского, в свои руки, да еще заслужить, как скотина на выставке, специальные медали, чтобы видно было, что перед вами специалист. Отлично, таких специалистов будет у нас хоть отбавляй.

Устыдиться, что не умер от такого позора, значило бы, возможно, придать всему этому несколько иную окраску, окраску Реального. Я сказал Реального, а не истины, ибо, как я в прошлый раз уже объяснял, молоко истины сладостно, но ядовито. От него можно уснуть, а этого как раз от вас и хотят.

Яуже посоветовал одной очаровательной особе почитать Бальтазара Грациана, который, как вы знаете, был иезуитом и жил на рубеже шестнадцатого и семнадцатого столетий. Его лучшие работы написаны в начале семнадцатого века. Именно тогда, в конечном счете, родилось мировоззрение, которое мы теперь можем считать своим. Пришествие науки предчувствовали задолго до того, как она вошла в зенит своей славы. Это любопытно, но это именно так. Всякому, кто стремится составить себе об истории наглядное представление, неплохо обратить внимание на то, что барокко, которое так пришлось нам ко двору сегодня — а современное искусство, фигуративное или нет, недалеко от него ушло — возникло в одно время, немного опережая их, с первыми шагами науки.

В Критикане, представляющем собой своего рода апологию, где уже содержится, к примеру, сюжет Робинзона Крузо — большинство шедевров представляют собой всего лишь сколки с шедевров других, неизвестных, — в третьей части его, посвященной наступлению старости — план книги соответствует этапам человеческой жизни — имеется, во второй главе, сцена, изображающая истину в родах

Истина рожает в городе, населенном исключительно чистыми существами. Это не мешает им обратиться в паническое бегство при слухе о том, что истина вот-вот разродится.

Отчего те, кто нашел для меня это место — потому что находка эта, честно говоря, не моя — попросили меня его объяснить? — Не иначе, я думаю, как оттого, что побывали на моем последнем занятии: ведь как раз об этом у меня там шла речь.

Того, что я говорил, и надо держаться, так как если вы хотите, чтобы речи ваши носили подрывной характер, смотрите хорошенько, чтобы они не увязли на дорогах истины.

В прошлый раз, демонстрируя на доске свои схемки, которые я не стану каждый раз рисовать заново, я хотел сказать то, что Svгосподствующее означающее, то самое, которое знание в университетской ситуации держит в секрете, — к нему очень соблазнительно бывает прилепиться. И тогда вы попались.

На что я вас нацеливаю — и это, возможно, единственное, что некоторые из вас после этого года для себя вынесут — это сфокусироваться на уровне продукта, продукта университетской системы. От вас ожидают, что вы произведете определенный продукт. И все дело, пожалуй, в том, чтобы заменить в результате этот продукт другим.

2

Теперь, просто-напросто в порядке очередного этапа работы, я для разнообразия прочту вам три страницы текста — прочту еще и потому, что в них запечатлено сказанное мною здесь в прошлый раз. Я приношу извинения перед немногими из вас, которым я поверял эти страницы раньше.

Текст этот представляет собой ответ чудаку-бельгийцу, чьи вопросы заняли меня настолько, что мне невольно подумалось, будто я сам их, неведомо для себя, ему и продиктовал. Но заслуга принадлежит, конечно, ему.

Вот шестой из этих вопросов, подкупающе наивный — В чем истина и знание — всем известно, что я давно пытаюсь показать, как эти две добродетели между собою сплетаются — несовместимы друг с другом?

И вот что я ему на это ответил: С истиной, скажу без околичностей, совместимо все, в нее непрерывно плюют и гадят. Для знания, как и для всего прочего, это проходной двор, а то и просто уборная. Но в ней можно пребывать постоянно и далее быть от этого места в восторге.