достиг нижней части пирамиды, не смоченной водой. Матрац топорщился под ним, подпрыгивая на камнях.
Кхай ухватился за тлеющий матрац и зажмурился, в любой момент ожидая страшной боли от прикосновения к каменной облицовке пирамиды. Вместо этого он свалился в мягкий песок, который показался ему твердым, как камень.
К счастью, он приземлился на внешний склон песчаного холма, а остатки матраца смягчили удар. Кхайя сбросило с матраца, и он покатился по песку. К тому времени, как он оказался внизу, скорость его значительно уменьшилась. Наконец, сильно ударившись о твердую землю и хватая ртом воздух, он остановился.
Вначале Кхай подумал, что надо подняться на ноги и посмотреть, не сломал ли он чего, но ему было трудно даже сесть: сразу же закружилась голова и к горлу подступила тошнота, так что какое-то время он просто лежал без движения. Когда же голова перестала кружиться и звезды на небе встали на свои места, беглец приподнялся на локте и осмотрелся, думая, не заметил ли кто его. Мальчик считал, что это маловероятно, потому что южная стена пирамиды выходила на кварталы рабов, но все равно ему нельзя было здесь оставаться.
Кхай заставил себя встать на ноги. Вначале его зашатало. Согнувшись, он направился на юг, побежал по твердой неровной земле. Через несколько минут он вышел из тени пирамиды там, где возвышались остроконечные силуэты полуразрушенных хижин рабов.
Кхай с трудом сдержал крик радости. Он сбежал из пирамиды, от фараона! Сердце в груди билось, как у маленькой птички, вырвавшейся из клетки на свободу.
Кхай не мог ни о чем думать. Он чувствовал лишь дикую радость свободы, а инстинкт самосохранения помог ему выбрать правильное направление и привел в кварталы рабов. Однако вскоре Кхай почувствовал невероятную усталость. Частично она появилась оттого, что желудок мальчика уже долгое время был пуст; частично из-за ужаса, который ему не так давно пришлось пережить. Подобные переживания свели бы с ума и парализовали и более опытного человека, чем Кхай.
Теперь беглеца с двух сторон окружали низкие темные кирпичные здания. Кхай молча брел по залитым грязью, отвратительно вонючим узким переулкам. Это был единственный район Асорбеса, где улицы находились в таком плачевном состоянии. Трубы канализации протянулись вдоль тротуаров и функционировали плохо, а доставка воды осуществлялась нерегулярно. Тут царила зловещая неестественная тишина. Шаги Кхайя звучали подобно раскатам грома.
Беглец добрался до центра района, где на протяжении бесчисленных поколений фараоны держали свою армию рабов. «Сколько людей отдали свои жизни, чтобы построить монумент во славу Хасатута?» — подумал Кхай. Его мысли снова вернулись к пирамиде.
Мальчик на секунду остановился и с беспокойством оглянулся на чудовищную, освещенную лунным светом гробницу, возвышающуюся над крышами домов.
Когда-нибудь он сделает так, что ненавистный символ извращенной власти превратится в руины. А пока...
Он снова повернул на юг — и попал в объятия огромного чернокожего мужчины!
Глава 6
Царь рабов
— Кто ты? — спросил гигант, держа голову Кхайя и поворачивая ее, пока на бледное лицо мальчика не упал лунный свет. — Мальчик, бегущий по ночным улицам, словно крыса? Какая холеная мордашка! Это уж точно не сын раба, а откормленный щенок какой-то кеметской суки! Кто ты, мальчик?
Вначале Кхай решил, что его поймал один из черных гвардейцев фараона, но потом он увидел, что на мужчине надета какая-то рвань, а на лбу выжжен анк раба.
— Отпусти меня, — попросил Кхай, хватая ртом воздух, извиваясь и отчаянно пытаясь вырваться из рук мужчины. — Отпусти!
— И куда ты пойдешь, молодой господин? Разве твой отец не предупреждал тебя, чтобы ты не появлялся в квартале рабов по ночам? — Чернокожий говорил медленно, словно уже знал ответы на свои вопросы, да и не только их, но гораздо больше.
— Я иду в дом Археноса из Субона, — ответил Кхай, пытаясь придать своим словам тон глубоко оскорбленного человека, но у него ничего не получилось. — Я решил срезать дорогу.
— Срезать дорогу? В самом деле? — чернокожий снова вгляделся в лицо Кхайя, и в уголках его толстогубого рта появилась мрачная улыбка. — А почему, интересно, я видел, как ты останавливался, дрожа всем телом, и оглядывался через плечо, словно боялся, что за тобой кто-то гонится? Непохоже на смелого мальчика, зашедшего ночью в квартал рабов. И как получилось, что ты идешь от пирамиды? Но почему бы и нет? Ведь это твой отец ее построил!
Кхай отпрянул в удивлении, не веря своим ушам.
Неужели Анулеп уже обнаружил, что он сбежал, и успел предупредить всех жителей Асорбеса? Значит, его уже ищут по всему городу? Это казалось маловероятным. Но тогда, каким образом черный раб узнал его?
А тот усмехнулся, точно прочитав мысли Кхая.
— Все написано в твоих глазах, парень, и на лице, — сказал он. — Ты совсем не умеешь врать. Я все знаю о тебе, Кхай Ибизин. Целую неделю я строил стену вокруг дома твоего отца. Вижу теперь, ты меня вспомнил.
У Кхайя от удивления открылся рот. Он и в самом деле вспомнил этого человека. Этот и еще один раб сложили стену по периметру сада у дома Ибизинов, чтобы частично закрыть его от взоров торговцев, заходящих во двор. Им поручили это, потому что они показали себя великолепными мастерами в работе по камню. Стену можно было возвести за два или три дня, но Харсин Бен Ибизин не торопил рабов и хорошо их кормил.
— Да, теперь ты меня вспомнил, — продолжал нубиец. — Я ждал тебя с той минуты, как заметил, что ты готовишься к побегу.
— Что? — снова поразился Кхай. — Но как ты мог увидеть...
— Взгляни! — приказал нубиец, перебивая его и насильно поворачивая его голову своими огромными руками.
Вначале Кхай увидел только улицу, заваленную кучами мусора, покосившиеся полуразрушенные стены, сгрудившиеся хижины и черные тени. Затем он поднял глаза вверх на гору, сооруженную человеческими руками — пирамиду Хасатута.
— Южная грань, — сказал чернокожий вместо объяснения. — Она сейчас в тени, но когда на нее падал лунный свет... Боже!.. Я вначале решил, что пирамида плачет! Тебя выдала вода, которую ты использовал, чтобы соскользнуть вниз. Она струилась, словно тонкая серебряная нить, как слезы луны!
— Но если ее видел ты, то...
— И другие могли видеть? — закончил за него фразу нубиец и покачал головой. — Может, и видел кто- то из рабов. Но они, скорее всего, придут ко мне перед тем, как что-то предпринять или доложить надсмотрщикам. Как фараон является царем Кемета, так я, Адонда Гомба, являюсь царем рабов. И я должен сказать: ты был мудр, Кхай, выбрав южную грань. Кроме рабов, тебя никто не видел.
— Поэтому я ее и выбрал, — кивнул мальчик. — Но ты сказал, что не сомневался, кто я, до того, как меня увидел. Откуда ты мог это знать?
— Ты не первый, кто попытался убежать из пирамиды. Но ты — первый, кому это удалось. Впереди у тебя много опасностей, но, по крайней мере, ты хорошо начал. А что касается того, откуда я узнал тебя...
Ты — один из последних пленников пирамиды и к тому же самый молодой. Только мальчик решился бы на такой отчаянный побег, причем только тот, кто знает внутреннее устройство обители фараона. Кто же еще это мог быть, кроме тебя?
Кхай молчал. В конце концов Адонда Гомба заговорил снова:
— Ну что, мальчик, все складывается не так уж плохо?
Кхай лишь опустил голову и кивнул.
— Да. Я... я убежал из пирамиды. Убежал от верховного жреца фараона Анулепа. Он... ужасен! А Хасатут — просто чудовище!
