Чудовищное божество шагало по ветру к земле — теперь уже медленнее, и все равно оно напоминало мне огромную хищную птицу, которая спускается на перепончатых лапах по исполинской, невидимой глазу винтовой лестнице к поджидавшей ее на вершине пирамиды фигуре. Затем огромная черная голова повернулась, и чудовище, что звалось Шагающим с Ветром, заметило истерично вопящую женщину, которая застыла посреди распростертых на снегу тел людей, пришедших ему поклониться, — заметило и
Неожиданно Оно застыло прямо в воздухе. Горящие, словно угли, глаза сделались еще больше, а к небу резко взлетели огромные черные руки. Этот жест мог означать лишь одно — бешенство и гнев. Гигантская рука взметнулась к облакам и на секунду исчезла за ними, но в следующее мгновение появилась вновь, чтобы швырнуть на Землю что-то громадное и круглое. Миссис Бриджмен издала крик — резкий, пронзительный крик ужаса. В следующее мгновение круглое нечто, прорезав со свистом воздух, обрушилось на нее, распластало по мерзлой земле и взорвалось, как бомба, тысячей… ледяных осколков!
В этот жуткий миг вокруг сложенной из бревен пирамиды взбурлил хаос. Ударной волной меня отбросило назад, к деревьям. В следующее мгновение я вновь окинул взглядом поляну и увидел… сплошное кровавое месиво.
Изуродованные ледяной бомбой тела культистов катились в разные стороны от эпицентра взрыва, в котором считанные секунды назад стояла миссис Бриджмен. Некоторые тела подбросило в воздух, и они все еще падали на землю — медленно, словно красные листья. Из-под основания пирамиды, в тех местах, куда врезались ледяные осколки, потихоньку начали выкатываться бревна.
Увы, Итаква еще не закончил.
Мне словно бы открылись мысли исполинского чудовища, что бесновалось в ночном небе:
Несколько мгновений землю бомбардировали ледяные ядра. Они обрушивались на людей, словно гигантские градины, круша и убивая все вокруг. И когда последняя бомба взорвалась тысячей острых как бритва ледяных осколков, снег сделался алым от крови, а крики умирающих заглушили даже безумный свист ветра, который Итаква принес с собой из межзвездных пространств. Этот жуткий ветер едва не повалил деревья вокруг; бревна, из которых была составлена пирамида в центре поляны, трещали и ломались, как спички.
Но что-то изменилось в одинокой фигуре, застывшей в центре этого хаоса, на верхушке обреченной пирамиды.
Пока гигантское человекоподобное существо давало выход гневу, обрушивая на культистов ледяные бомбы, которые оно выхватывало откуда-то с небес, юноша-полубог, стоя на вершине пирамиды, наблюдал за тем, как его отец сеет среди собравшихся на поляне людей страдания и смерть. Он видел, как в долю секунды его мать превратилась в кровавое месиво, как на его глазах более сотни людей — едва ли не все, кто свято чтил его отца, кто возносил ему молитвы, — нашли здесь свой ужасный конец. Так он смотрел, словно зачарованный, на кровавое зрелище — а затем запрокинул голову назад и закричал. Это был крик агонии, крик отчаяния, ужаса и нарастающего в груди гнева.
И в этом крике слышалось его демоническое происхождение. Ибо ветры кричали вместе с ним; с адским ревом, визгом, завыванием они носились вокруг бревенчатой платформы, выдергивая из нее бревна, подбрасывая их вверх, — и те кружились в воздухе, словно попав в гигантский водоворот, из которого им уже не суждено было вырваться. Даже тучи — и те, ведомые его гневом, неслись и сталкивались в небесах, пока небесный Отец не узрел в конце концов гнев своего земного Сына… но вот понял ли?
Ибо Итаква вновь устремился с небес на землю. Ступая перепончатыми ногами, заскользил он вниз на потоках воздуха и широко распростер руки, словно готовясь принять сына в отцовские объятия…
…и я — весь в ссадинах и синяках, на грани обморока, оглушенный завыванием дьявольского ветра — увидел нечто такое, после чего отпали последние сомнения: я тоже стал жертвой пятилетнего цикла помешательств и массовой истерии.
Ведь как только древнее божество спустилось с небес, сын его устремился ему навстречу; он бежал против ветра — вернее, летел громадными прыжками, исторгая из груди ужасный рев, от которого, казалось, небо готово было треснуть пополам, а тучи в панике разбежаться в стороны. На моих глазах Кирби увеличивался в размерах. Он рос и раздувался, пока не сравнялся величиной со своим жутким отцом — Кирби, сын Итаквы, чьи когтистые руки были вытянуты в жажде крови, чья оскаленная, звериная пасть алкала мести.
На какой-то миг Итаква, словно в удивлении, замер на месте — на фоне истерзанных небес возвышались два гигантских силуэта, две гигантских головы с огненными сверкающими очами. Неожиданно фигуры понеслись друг на друга, и небосвод сотрясла такая вспышка ярости, что на какой-то миг обе они слились в моих глазах в одно слепящее пятно, смешались в грохот грозовых раскатов.
Я тряхнул головой и вытер со лба иней с замерзшими каплями крови. Когда я вновь осмелился взглянуть на небеса, то увидел лишь бегущие по небу тучи, что неслись, как безумные, прочь от этого места — а над ними, где-то в небесных высях, две удаляющиеся черные точки, которые вели битву на фоне знакомого, но такого недоброго орнамента из звезд и созвездий.
С того часа прошли примерно сутки. Как я сумел пережить ужасы предыдущей ночи — этого мне никогда не узнать. Но я все-таки жив и даже физически невредим, хотя и опасаюсь за свой рассудок. Если есть рациональное объяснение случившемуся, то выглядит оно примерно так: имела место снежная буря невиданной, разрушительной силы, во время которой я и сошел с ума. Также известно, что миссис Бриджмен сгинула среди снежных заносов и теперь наверняка мертва, даже несмотря на ее удивительную способность переносить холод. Но как объяснить все остальное?..
С другой стороны, если отбросить в сторону все доводы разума и прислушаться к шепоту ветров, что переговариваются о чем-то снаружи моего жалкого убежища… Смею ли я отрицать то, что говорят мне органы чувств?
Все, что последовало за кошмарной бойней и разыгравшейся в небесах схваткой, я помню лишь урывками. Помню, как добрался до снегохода и как тот сломался примерно через полчаса езды по жуткой метели; как я, окоченев от холода и сгибаясь под грузом снаряжения, продолжал упорно идти вперед, прорываясь сквозь гигантские сугробы; как провалился в углубление в снегу, очертания которого вновь наполнили меня невыразимым ужасом. Помню, как шел до тех пор, пока, вконец не выбившись из сил, не рухнул здесь, под пологом деревьев. Я также помню, что в то мгновение осознавал: остаться здесь означает только одно — смерть. Припоминаю, как ставил палатку, как укреплял стены, как разводил огонь в походной печке… И больше ничего — вплоть до того момента, когда проснулся на следующий день, примерно в двенадцать.
Меня разбудил холод. Печка давно прогорела, однако пустые жестянки из-под супа подсказали мне, что перед тем как окончательно поддаться усталости, я все-таки заставил себя поесть. Открыв резервуар с топливом, я зажег печку и вновь утолил голод, после чего принялся сушить и согревать одежду. Затем, подкрепившись и почти согревшись, а также радуясь тому, что на улице стало заметно теплее, я взялся за укрепление своего последнего пристанища — больше рассчитывать было не на что.
Примерно в четыре часа пополудни небо подсказало мне, что надвигается новая буря. Именно в тот момент мне пришла в голову идея найти снегоход и перенести в убежище бесценные остатки топлива из бака. Вскоре опять пошел снег, и я едва не заблудился, но к шести уже был «дома» — вместе с галлоном топлива, добытого из покалеченного снегохода. Я впустую убил около четверти часа, пытаясь починить неисправную машину. Думаю, она до сих пор валяется там, где я ее бросил, в полумиле от моего убежища. Именно тогда, зная, что дни мои сочтены, что мне осталось прожить лишь несколько суток среди снежной пустыни, я начал записывать эту историю. Моя судьба меня больше не страшит, ибо как можно бояться того, что неизбежно? Я прекрасно осознаю свое положение: до Нависсы отсюда слишком далеко, и пешком
