— Возможно, я этого не сделаю, — произнес он уже без улыбки.
— С другой стороны, — сказал Боровиц через плечо, уже повернувшись, чтобы уйти, — возможно я сам рассказал бы ему об этом, если бы не одно обстоятельство.
— Обстоятельство.? Какое же?
— Ну, конечно, то, что все мы должны думать о своем будущем! А еще потому, что я считаю себя намного умнее тех троих идиотов-“ мудрецов”...
Пока Боровиц шел по коридору к лестнице, на лице его вновь появилась жестокая волчья ухмылка: он вспомнил, что его пророки предсказали еще одно обстоятельство, связанное с Юрием Андроповым: вскоре после прихода к власти он заболеет и умрет. Да, не более чем через два-три года. Боровицу оставалось только надеяться, что так и будет... но, возможно, ему не стоит полагаться на надежду, а лучше помочь ей осуществиться.
Наверное, ему уже сейчас следует принять меры. Возможно, имеет смысл поговорить со знакомым химиком в Болгарии. Медленно действующий яд... неопределяемый... безболезненный... но при этом быстро разрушающий жизненно важные органы...
Об этом, безусловно, следовало подумать.
Вечером в следующую среду Борис Драгошани ехал на своем газике в Жуковку, за тридцать с лишним километров от Москвы, где находилась просторная, построенная в деревенском стиле дача Григория Боровица. Расположенная в прекрасном месте — на заросшем соснами холме, с видом на спокойно протекающую внизу Москву-реку, — дача была недосягаема для нескромных глаз и ушей, особенно электронных. Там не было ничего, сделанного из металла, за исключением металлоискателя. Боровиц якобы использовал его для поиска старинных монет вдоль берега Москвы-реки, особенно в местах древних переправ, но в действительности прибор был предназначен для обеспечения безопасности и спокойствия. Он знал каждый гвоздь на своей даче, поэтому единственным местом, где могли быть установлены “жучки”, была земля возле поместья, в разросшемся вокруг саду.
Именно поэтому старый генерал предложил Драгошани прогуляться, предпочитая поговорить на воздухе, а не в четырех стенах, все же представляющих опасность, несмотря на все принятые меры предосторожности. Даже, здесь, в Жуковке, ощущалось присутствие могущественного КГБ. Многие высшие члены КГБ — среди них несколько генералов — имели здесь дачи, не говоря уже о многих заслуженных и награжденных правительственными наградами бывших агентах. Ни с кем из них Боровиц не дружил, и они, конечно, не упустили бы случая настучать на него Юрию Андропову.
— Но, по крайней мере, отдел наконец избавился от них, — уверенно произнес Боровиц, идя по тропинке вдоль берега. Он привел Драгошани в то место, где они могли спокойно посидеть на огромных плоских валунах, наблюдая, как заходит солнце и в свете наступающего вечера река превращается в огромное зеленое зеркало.
Они составляли странную пару: коренастый старый солдат с кожей цвета слоновой кости, отмеченной следами времени, с грубой внешностью, типично русский человек, и симпатичный юноша, можно сказать, изнеженный в, сравнении с первым, с тонкими чертами лица (если не считать тех моментов, когда он работал), с длинными, тонкими, как у пианиста, пальцами, стройный, но, несомненно, сильный, с широкими плечами и тонкой улыбкой. Не считая взаимного расположения и симпатии, между ними было очень мало общего.
Боровиц уважал и ценил Драгошани за его талант, ибо не сомневался, что именно этот человек поможет России снова достичь могущества. Россия должна стать не просто “суперсильной” державой, но неуязвимой для любого возможного вторжения, недосягаемой для каких бы то ни было новейших систем вооружений, должна стать непреодолимым препятствием для постепенно охватывающего весь мир скрытого экспансионизма. Что касается последнего, что в действительности это уже было так, но Драгошани мог значительно ускорить процесс. Если только надежды Боровица в отношении работы отдела оправдаются. Да, это тоже шпионаж, но совершенно иного рода в сравнении с секретной службой Андропова — как бы другая сторона медали, точнее даже ее ребро. Шпионаж совершенно особого качества. Вот почему Боровиц “любил” Драгошани, хотя “любить” этого человека едва ли было возможно. Он никогда не будет хорошо смотреться в темно-синем пальто и мягкой шляпе, но в то же время ни один агент КГБ не сможет проникнуть в те тайные глубины, которые доступны Драгошани. Именно Боровиц нашел этого некроманта и привлек его к работе. Он был самым ценным открытием Боровица, что явилось еще одной причиной его “любви” к Борису.
Что касается молодого человека, то у него были собственные цели и амбиции. Он, однако, держал их при себе, но можно с уверенностью сказать, что идеи, заключенные в его голове, в корне отличались от мечты Боровица о великой России, ее главенстве в мире и во Вселенной, о матушке России, чьим сыновьям никто и никогда не посмеет угрожать.
Во-первых, Драгошани никогда не считал себя русским. По происхождению он был очень далек от эпохи коммунистического гнета и тех тупоголовых народов, которые использовали серп и молот не как орудия труда, а как знамя и символ угрозы. Возможно, это явилось одной из причин его “любви” к Боровицу, которого тоже, надо сказать, любить было едва ли возможно, но действия и все поведение которого были абсолютно аполитичными.
Что же касается уважения, то Драгошани испытывал его лишь до определенной степени — он видел в Боровице старого солдата, но отнюдь не античного героя, бьющегося на поле брани; его не восхищала также способность Боровица в борьбе с противниками бить точно в цель. Скорее можно сказать, что он относился к шефу с тем же уважением, с каким верхолаз относится к верхним ступеням лестницы. И так же, как и верхолаз, он знал, что не может позволить себе отступить назад, чтобы полюбоваться своей работой. Зачем это нужно, если в один прекрасный день труба будет построена и он сможет, стоя на ее вершине, насладиться своей победой с ни для кого, кроме него, недосягаемой высоты? Между тем Боровиц может руководить Драгошани, указывать ему путь вверх по лестнице, а Драгошани тем временем будет подниматься по ней так быстро и высоко, как только сможет. А может быть, он относился к шефу так, как канатоходец к канату, по которому идет, не имея возможности смотреть себе под ноги.
Причиной возникавших между ними трений обычно служило различие в происхождении, воспитании, привязанностях и образе жизни. Боровиц родился и вырос в Москве, в четыре года остался сиротой, в семь — рубил дрова, чтобы выжить, а в шестнадцать лет стал солдатом. Драгошани получил фамилию по месту своего рождения в Южных Карпатах на реке Олт, текущей с гор и впадающей в Дунай на границе с Болгарией. В древности эта территория носила название Валахии, к северу от нее располагалась Венгрия, к западу — Сербия и Босния.
Вот почему он считал себя валахом, в крайнем случае румыном. Как историк и патриот (хотя его патриотизм относился к стране, имя которой сохранилось лишь на старинных картах), он знал, что история его родины была долгой и кровавой. Если заглянуть в историю Валахии, можно узнать, что ее обменивали, захватывали, разворовывали и возвращали обратно, снова разворовывали, грабили, уничтожали, сравнивали с землей, но она всегда возрождалась и вновь обретала самостоятельность подобно птице Феникс. Земля ее была живой, она до черноты пропиталась кровью, и кровь давала ей силу. Земля была сильна людьми, а люди получали силу от земли. Они боролись за эту землю, но земля могла и сама постоять за себя. Если посмотреть на старинную карту, станет понятно, почему это было именно так: в те далекие времена, когда не было еще самолетов и танков, окруженная горами и болотами, защищенная с востока Черным морем, с запада — непроходимыми трясинами, а с юга — Дунаем, страна представляла собой естественную крепость, была практически изолирована от окружающего мира.
Таким образом, гордясь своим происхождением, Драгошани считал себя в первую очередь валахом (может быть, единственным в мире оставшимся в живых валахом), потом уже румыном, но никак не русским. Кто они такие на самом деле, и Григорий Боровиц в том числе, как не осевшая пена, оставшаяся после волн наступавших завоевателей, — сыновья гуннов и готов, славян и франков, монголов и турков? Конечно, и в жилах Драгошани текла, вероятно, их кровь, но в первую очередь он был валахом! Единственное, что могло связывать его со стариком, это то, что оба они были своего рода сиротами, но причины и обстоятельства их сиротства были совершенно различными. У Боровица по крайней мере когда-то были родители, он видел и знал их в далеком детстве, хотя теперь о них давно уже забыл. А Драгошани... он был найденышем. Его нашли на ступеньках дома в одной из румынских деревень, когда ему исполнился всего лишь один день от роду. Его вырастил и дал ему образование богатый фермер и землевладелец. Такова была его судьба, в
