было простой предосторожностью. После выстрела некроманту работать очень сложно. У Драгошани был заготовлен гораздо более интересный план убийства Шукшина.
После того как они вытянут из него все, что возможно, задавая ему вопросы, они свяжут его и положат в ванную с холодной водой. Одним из острых хирургических инструментов Драгошани вскроет ему вены. Пока он будет лежать, истекая кровью, и жизнь будет по капле уходить из него, окрашивая воду в красный цвет, Драгошани допросит его еще раз. Он пообещает Шукшину, что перевяжет раны и освободит его, если тот расскажет все до конца. Он даже продемонстрирует ему хирургические бинты. У Шукшина будет мало времени для размышлений — вода с каждой минутой будет становиться все краснее и краснее. Драгошани также предупредит его, что если он и дальше станет доставлять им неприятности, то Драгошани и Бату — или, возможно, кто-то другой вроде них — вернутся и завершат начатое. На самом деле это будет всего лишь обещанием, которое Драгошани, естественно, выполнять не собирался. Дело будет сделано здесь и сейчас.
И все же Шукшин может что-то утаить, либо забыть, либо просто не счесть информацию достойной внимания. Вполне возможно также, что он уже работает на англичан, — тогда он ни за что не признается...
Впрочем, неважно, что он скажет. Когда он умрет, они ополоснут его тело чистой водой, вытащат из ванны, а потом... потом Драгошани продолжит допрос.
Пока Драгошани, убрав пистолет от головы Шукшина, сел к нему лицом.
— Я жду, — сказал он. — Что за дело? Шукшин сглотнул, пытаясь совладать со страхом перед этими двумя и ненавистью к их сверхъестественным способностям. Ему никогда не избавиться от ненависти к экстрасенсам, но сейчас он не должен обращать на нее внимание. Он знал, что жизнь его висит на волоске. Ему необходимо собраться с мыслями и лгать им так, как он никогда не лгал. Кое-что в его словах все же будет правдой, поэтому говорить ему следует уверенно.
— Вы знаете, что я “наблюдатель” ?
— Конечно, именно поэтому Боровиц и послал вас сюда, чтобы вы находили наших врагов и убивали. Но, судя по всему, вы добились не слишком больших успехов, — в голосе Драгошани отчетливо слышался ядовитый сарказм.
Но Шукшин и на это не обратил внимания.
— Когда я вошел сюда минуту назад, я сразу почувствовал ваше присутствие в этой комнате. Я кожей ощутил, что вы здесь, потому что вы оба — мощные экстрасенсы. Особенно вы, — он взглянул на Драгошани, — в вас заключен какой-то особенно могучий и ужасный дар. Он... он причиняет мне боль!
— Да, Боровиц говорил мне об этом, — сухо произнес Драгошани. — Мы все знаем о “наблюдателях”, Шукшин, так что не тяните время и продолжайте.
— Я не тяну время, а просто пытаюсь рассказать вам о человеке, которого собирался убить сегодня!
Драгошани обменялся взглядами с Бату. Уставившись сверху вниз на макушку Шукшина, Бату спросил:
— Вы собирались убить английского экстрасенса? Почему? Кто он?
— Таким образом я хотел снова завоевать доверие Боровица, — солгал Шукшин. — Этого человека зовут Гарри Киф. Он мой пасынок. Он получил свой дар — каким бы он ни был — в наследство от матери. Шестнадцать лет назад я ее убил... — Шукшин продолжал смотреть на Драгошани. — Она привлекала меня — и приводила в ярость! Говоря о том, что я, возможно, убийца, вы ее имели в виду? В таком случае — никаких “возможно”. Да, я убил ее! Как и все экстрасенсы, она причиняла мне боль. Ее дар сводил меня с ума!
— Она нас не интересует, — прервал его Драгошани. — Поговорим об этом Кифе.
— Именно о нем я и пытаюсь вам рассказать. Вы оба обладаете очень большой силой, и тем не менее, чтобы почувствовать ваше присутствие, мне пришлось войти в дом. Но Гарри Киф...
— Да?
Шукшин покачал головой.
— О, он совсем другое дело. Его талант... безграничен! Так что я намеревался убить его не только ради Боровица, но и ради себя самого.
Драгошани его слова заинтересовали. Он всегда успеет покончить с Шукшиным, но если все, что тот сказал о Кифе, правда, тогда ему необходимо побольше о нем узнать. К тому же, если Киф действительно работает на британскую разведку, то он одним выстрелом убьет сразу двух зайцев. Он так увлекся своими мыслями, что забыл задать Шукшину главный вопрос — работал ли тот в британском отделе экстрасенсорики? А Шукшин предпочел на эту тему не распространяться.
— Думаю, что мы сумеем помочь вам, — наконец произнес Драгошани. — Всегда хорошо, когда удается найти общий язык со старыми друзьями. — Он убрал пистолет. — Когда и каким образом вы собирались убить этого человека?
И Шукшин обо всем рассказал.
Как только Шукшин скрылся в доме, Гарри вернулся к машине и поехал вниз по склону холма по направлению к Бонниригту. Оставив машину в стороне от дороги, он пешком направился через поле к реке. Все вокруг застыло от холода и потому казалось Гарри совершенно незнакомым. Это впечатление усилилось, когда со свинцово-серого неба упали первые хлопья снега, превратив пейзаж в написанную мягкими и расплывчатыми красками картину зимней природы.
Гарри двинулся вверх по реке. Где-то там покоилась его мать, но где конкретно, он не знал. Это и послужило одной из причин его прихода сюда — он должен убедиться в том, что знает то место, где она лежит, чтобы суметь найти ее при любых обстоятельствах. Двигаясь по замерзшей реке, он мысленно обратился к ней:
— Мама! Ты слышишь меня?
Она немедленно откликнулась:
— Гарри? Это ты? Так близко!? — И тут же в голосе ее послышались беспокойство и страх за него:
— Гарри! Это случится... сейчас?
— Да, сейчас, мама. И пожалуйста, не создавай мне больше проблем, у меня их и так предостаточно. Я пришел не спорить с тобой — мне нужна твоя помощь. Я не хочу лишнего беспокойства.
— О, Гарри, Гарри! Что я могу тебе сказать? Как же мне о тебе не беспокоиться? Я же твоя мать...
— Тогда помоги мне, успокойся и не говори больше ничего. Я хочу убедиться в том, что смогу найти тебя с закрытыми глазами.
— С закрытыми глазами? Я не...
— Мама, пожалуйста!
Она замолчала, но ее беспокойство действовало ему на нервы, как шаги любимого человека, в волнении ходящего из угла в угол в маленькой комнате. Он закрыл глаза и пошел вперед, направляясь в ее сторону. Ярдов через сто, может быть, чуть больше, он почувствовал, что достиг нужного места, остановился и открыл глаза. Он стоял под высоким, нависающим над рекой берегом, толстый слой белого льда под ногами служил надгробием его матери. Теперь он знал, что сумеет ее найти.
— Я здесь, мама, — он склонился над льдом, смахнул тонкий слой снега и взглянул на зажатую в одетой в перчатку руке рукоятку складного ножа. Это была вторая причина, по которой он пришел сюда.
Как только он начал разбивать лед, мать с упреком сказала:
— Теперь я все понимаю, Гарри. Ты лгал, ты обманывал меня. Ты знал, что у тебя могут возникнуть проблемы.
— Нет, мама! Я стал намного сильнее. Но если проблемы все же возникнут... что ж, с моей стороны было бы глупо не предусмотреть любую возможность.
Возле берега лед был несколько толще. Гарри вспотел от напряжения, но ему все же удалось пробить в нем дыру около трех футов в диаметре. Он очистил прорубь от осколков льда и выпрямился. Внизу подо льдом журчала черная вода, а под водой под слоем ила...
Дело сделано, теперь Гарри необходимо идти, и как можно скорее. Медлить нельзя. К тому же снегопад усиливался, темнело, быстро наступали ранние зимние сумерки. У него еще есть время, чтобы выпить стаканчик бренди в отеле... А потом... потом наступит время, когда он разыграет свой спектакль перед Шукшиным...
