– Боюсь, что не смогу чувствовать себя иначе, любимая.
– Но Джоселин, я осознаю свою вину, и мне ужасно стыдно.
– Тебе не должно быть стыдно. Ты совершенно права, дорогая. Я и так слишком долго оставлял тебя без защиты.
– Но здесь я в безопасности, мне ничего не угрожает, как раньше.
– Я тоже так думаю, – ответил он и отвернулся.
– Если ты поедешь спасать принца, сколько времени это займет?
– Если я переоденусь и пойду по суше, то доберусь до Тавистока за день, от силы – за два.
Она улыбнулась и покачала головой, понимая, что Николь Холл никогда в жизни не позволила бы, чтобы с ней так обращались. Но тут она перестала думать о себе – и прошлой, и настоящей – она подумала о принце и поставила себя на его место: мальчишка, рядом с ним нет ни отца, ни матери, он окружен врагами и думает только о том, что в любой момент и с любой стороны на него может напасть Ферфакс.
– Поезжай к нему, – вдруг сказала она.
Он в изумлении посмотрел на нее:
– Но только что ты говорила это совсем другим тоном.
– Теперь мой тон изменился. Хоть принц и воинственный, и бравый солдат, но он еще совсем мальчишка и наверняка ужасно напуган. Поезжай и вызволи его из беды, Джоселин. Сыграй свою роль в истории, привези его в Труро, чтобы он мог уплыть отсюда навстречу неизвестности, которая его ожидает и которая называется СУДЬБА.
– Как прекрасно сказано. Ты действительно отпускаешь меня?
– Да, я просто обязана тебя отпустить, – ответила она, понимая, что так оно и есть.
Джоселин уехал на следующее утро, в День Святого Валентина 1646 года. Николь смотрела вслед Джоселину, и в ее душе бушевали такие странные чувства, что она с трудом понимала сама себя. Ей не верилось, что это она, она, которая когда-то была страшной эгоисткой, пошла наперекор своему характеру и пожертвовала своим спокойствием ради молодого принца, отправив своего мужа навстречу опасности.
После отъезда Джоселина, оставшись одна, Николь взяла детей и пошла бродить по порту, откуда огромные корабли испокон веков возили корноуоллское олово во все страны света. Теперь, во время войны, торговля почти прекратилась, но судна с блестящими корпусами и величественными мачтами все так же молчаливо стояли у причалов. Глядя на них, Николь вдруг показалось, что она сама – такой корабль, который долго скитался среди времен, но, преодолев огромное расстояние, разделяющее их, она нашла свою тихую гавань, и этой гаванью для нее стал Джоселин.
Вскоре до Труро дошло известие об окончательном поражении королевской армии. Согласно слухам, Хоптон остановился в Торрингтоне, и после короткого боя на городских улицах Ферфакс обратил остатки роялистов в бегство. У короля не осталось больше никаких шансов собрать хотя бы подобие войска, и принц был вынужден послушаться его величество и действовать согласно его указаниям.
Николь с нетерпением ждала принца и, естественно Джоселина. И вот как-то на рассвете ее разбудили громкий стук подков о мостовую и радостные возгласы. Бросившись к окну, она выглянула на улицу и увидела их всех: во главе небольшого отряда скакал великолепно одетый Карл, не уступая по красоте и бравому виду своему кузену, принцу Руперту; с двух сторон от него ехали сэр Эдвард Хайд и лорд Колпеппер, или просто сэр Джон, они оба были с принцем, когда он отправлялся в Бристоль, и теперь они принадлежали к его личной охране; сразу за Карлом, во главе небольшой группы роялистов скакал Джоселин.
– Слава Богу! – произнесла Николь и тоже начала кричать, махать руками и посылать воздушные поцелуи, приветствуя процессию.
Она побежала переодеться и, через некоторое время спустившись вниз, радостно встретила их всех. Молодая красивая женщина среди уставших мужчин, она с радостью принимала их поклонение и в этот миг она любила их всех.
Обедали в тот день поздно – слишком много дел нашлось каждому из них: надо было подготовить корабль, который должен доставить принца на острова Силли. Наконец, все сели обедать – всего человек двадцать пять – и это был незабываемый вечер. В столовой гостиницы стояли два длинных стола, накрытых белыми скатертями, за столами, окруженными темными дубовыми стенами, на стулья с высокими прямыми спинками расселась вся королевская свита, и только самому принцу было поставлено массивное кресло.
Еда была незамысловатая, но вкусная и сытная: баранья нога, огромное блюдо жареных цыплят, торт и самые разнообразные дары моря – сырые, вареные, копченые и жареные. Но сначала на столе появилось два больших блюда: одно – с анчоусами, другое – с креветками. Вино разлили по бокалам, все присутствующие встали и дружно выпили за здоровье короля.
После этого вино полилось рекой, настроение улучшилось. За столами находились люди, потерявшие все, но покидавшие страну с чувством собственного достоинства. Наконец, поднялся Джоселин и сказал:
– Мадам, джентльмены, я предлагаю поднять бокалы за его королевское высочество принца Уэльского.
Все встали, но тут заговорил принц:
– Джентльмены, я очень благодарен вам за вашу дружбу, благородство и ту поддержку, которую вы все оказывали мне в эти ужасные последние несколько месяцев. Я пью за всех вас. Но здесь присутствует человек, за которого я хотел бы выпить отдельно. Это Арабелла, леди Аттвуд. Она вошла в мою жизнь странным образом и навсегда осталась моим другом. Арабелла, спасибо вам, что вы к нам присоединились.
Его голос еще звучал, эхом отдаваясь от стен, когда Джоселин тихо добавил:
– За Николь, мою жену. За женщину, соединившую в себе два столетия, – свое и мое. За женщину, которая подарила мне самое удивительное блаженство в мире.
Этой ночью, когда она отправилась в постель, к ней снова пришел СОН, на этот раз он был даже яснее и отчетливее, чем всегда. Хотя она знала, что после рождения сына никогда больше не должна увидеть эти странные и давно забытые образы, но все-таки из темноты забвения СОН вновь возник и заставил ее еще раз вспомнить… Он начался, как это часто бывало, с длинного больничного коридора, по которому ей необходимо было пройти. Она чувствовала себя упавшим листом, что несет быстрый ручей. Николь не в силах была задержаться и контролировать свои действия. И, как всегда, это движение закончилось само собой, оставив ее перед одной из больничных палат, дверь в которую тут же отворилась, как бы приглашая ее войти.
Тело по-прежнему лежало на кровати, ее тело, которое она так часто видела за последние несколько лет. И все же сейчас оно показалось ей другим, более живым и естественным, несмотря на все те же многочисленные провода и трубочки, которые были присоединены к нему, поддерживая жизнь. Будто Спящая Красавица лежит в ожидании поцелуя, но поцелуя этого она не дождется никогда. Теперь Николь это знала.
В комнате были люди – родители, друзья. Николь с удивлением увидела, что многие плачут. Еще там были два врача, один из которых нажал кнопку, выключив вентилятор.
– Она умрет без мучений? – спросил с надрывом женский голос.
– Совершенно без мучений, – тихо ответил доктор, – она просто улетит и никогда больше не вернется сюда.
С этими словами он поднял руку и отключил аппарат, поддерживающий жизнь.
Видевшая все это во СНЕ, Николь вздрогнула, потому что на какое-то мгновение ей показалось, что она сбросила с себя оболочку, которая только что была человеческим телом. Потом она повернулась и побежала опять по этому бесконечному коридору, все дальше и дальше, в темноту… Николь резко приподнялась и села на постели, тяжело дыша и пытаясь успокоиться, постепенно сознавая, что она, наконец, навсегда избавилась от СНА, и никто из этих людей больше не потревожит ее.
Николь показалось, что этой ночью ей был дан специальный знак: она должна была в последний раз
