никто ничего не заметил, и без промедления продолжил спуск.
Шлюпки уже приближались к берегу, и лейтенант увидел, что остальные контрабандисты начали подводить свои телеги к самой воде.
Чтобы не выделяться, он последовал их примеру, гадая, много ли времени еще пройдет, прежде чем кто-нибудь наткнется на лежащего без сознания Эдварда.
Волны с шипением омывали колеса, мужчины хватали и грузили бочонки, и в этом шуме Джекилл не услышал, как кто-то неслышно подкрался к нему сзади. Сильные руки обхватили его и сдернули с повозки, и не успел лейтенант опомниться, как уже лежал на песке, а над ним, держа наготове свою устрашающую дубинку, стоял Эдвард Джарвис.
– Не знаю, кто ты такой, – свирепо произнес разбойник, по лицу которого струились потоки крови, – но еще никто со мной такого не проделывал. Проснешься на дне моря, приятель.
В следующее мгновение дубинка обрушилась на голову лейтенанта; море, небо и звезды закружились в одном стремительном вихре перед его угасающим взором, неся ему забвение.
Глава сорок вторая
Лето наступило как-то внезапно и неожиданно для всех обитателей долины. По утрам поля покрывались светлой дымкой, обещавшей знойный и ясный день, и по мере того как всходило солнце, природа нежилась в ярких сверкающих лучах. Когда наступал полдень, становилось так жарко, что люди старались не выходить из домов. Солнце немилосердно жгло темные леса, над полями зреющей пшеницы высоко в небе парили жаворонки. Только чистая, прозрачная река весело журчала, пробираясь между камнями и омывая берега прохладными струями.
Обитатели дворца предпочитали не показываться на открытом солнце. Филадельфия, в легком мусли новом платье и соломенной шляпке, отсиживалась в беседке, Джордж слонялся без дела, без конца потея под своим огромным париком, Люси сидела под деревом и читала вслух дремавшему с открытым ртом отцу. Найзел сидел на своем привычном месте под раскидистым дубом, но водил кистью куда медленнее, чем всегда, а Томас, одетый, по его понятиям, более чем небрежно, в коротком жилете, бриджах и кепи, играл в теннис с зашедшим их навестить братом, Мэйфилдским викарием.
Заявив, что здесь ей недостаточно воздуха, Генриетта велела заложить карсту, поцеловала Люси в щеку, села в экипаж и сказала кучеру, что хочет насладиться свежим ветерком, всегда дующим на высокой гряде над Шарденом. Однако, когда они выехали на тракт, Генриетта объявила, что передумала и предпочитает нанести визит мистеру Лэнгхему.
Отворивший ей двери лакеи провел ее в приемную и попросил подождать. Сидя в тишине и прохладе этой уютной комнаты, Генриетта услышала доносящиеся из салона приглушенные голоса, а затем торопливый шорох шагов и скрип открывшейся и тут же захлопнувшейся двери. Она тихонько улыбнулась. Кажется, Николас был прав и Джейкоб действительно нашел убежище в Лакхерст-Холле.
Через несколько секунд дверь отворилась, и появился Джон Лэнгхем, громко извиняясь за то, что не сразу ее принял. С самым невинным видом Генриетта попросила прощения, если причинила ему беспокойство, ведь, судя по всему, у него были другие посетители. Доктор отверг это предположение, за явив, что пребывал в одиночестве, и Генриетта сделала удивленное лицо.
Они перешли в салон, куда им вскоре подали чай, и только когда церемония чаепития завершилась, Генриетта наконец сказала.
– Мистер Лэнгхем, я хочу, чтобы вы выполнили когда-то данное мне обещание.
Он вопросительно взглянул на нес.
– Какое обещание, мисс Тревор?
– Вы как-то рассказывали, что владеете техникой, с помощью которой можете погрузить пациента в состояние, подобное сну, и обещали проделать со мной подобный эксперимент. Может быть, мы сможем выполнить это сегодня, когда из-за жары все равно приходится сидеть в четырех стенах?
Джон Лэнгхем замялся, потом сказал.
– Мисс Тревор, прежде чем приступить к делу, должен предупредить вас, что с тех пор, как мы беседовали, выяснилось, что эти эксперименты могут быть сопряжены с определенным риском.
– Боюсь, что не совсем понимаю вас, мистер Лэнгхем, – удивилась Генриетта.
– Я и сам не до конца все это понимаю.
– Но вы можете рассказать мне, в чем дело?
Джон Лэнгхем начал описывать ей свои последние опыты, умалчивая о том, кто были его пациенты. Лицо Генриетты становилось все более и более недоверчивым, и в конце концов она не выдержала.
– Но, мистер Лэнгхем, это противоречит всему, чему нас учит церковь! Как же такое может быть?
– Я и сам много думал об этом, моя дорогая, и вот к какому выводу я пришел, если человеку действительно дастся прожить не одну жизнь, а несколько, то каждая следующая жизнь – это попытка приблизиться к совершенству.
– А если и эта попытка неудачна, то душа возвращается назад и опять все повторяется?
– Я не знаю, – признался Джон Лэнгхсм, откидываясь на спинку кресла. – Но в любом случае это нечто удивительное и непостижимое.
Наступила долгая пауза, в течение которой Генриетта смотрела в окно и думала о том, что, может быть, когда-то она же, но с другим лицом, смотрела на такой же вид. Наконец она спросила.
– А сами вы испытали этот феномен, мистер Лэнгхем?
– Увы, не довелось.
Генриетта взглянула на него.
– Но вы говорите, что мы встречаем вновь одних и тех же людей в разных жизнях? Что они – наши вечные спутники?
– Кое-что из того, что мне пришлось наблюдать, позволяет прийти примерно к такому выводу. Может быть, клятвы и обещания, данные тысячи лет назад, еще продолжают действовать.
Генриетта с самым решительным видом встала перед доктором.
– Мистер Лэнгхем, я настолько заинтригована, что просто умоляю вас попробовать проверить на мне ваши предположения. Что касается риска, то могу сказать, что каждый, кто осмеливается выехать в карете после того, как стемнеет, подвергается ничуть не меньшей опасности.
При этих словах оба подумали о Чаллисе. Генриетта гадала, действительно ли он сидит наверху, а если да, то знает ли, что она здесь, и хочет ли ее видеть, доктор же искренне понадеялся про себя, что у Джейкоба хватит ума не выдать своего присутствия.
Лэнгхем тоже поднялся.
– Мисс Тревор, мы проведем эксперимент. Увы, меня оказалось очень легко уговорить.
Генриетта улыбнулась. Они перешли в кабинет, и доктор задернул занавеси, скрыв сверкающий солнечный полдень. Комната сразу превратилась в таинственную прохладную пещеру, только один луч света пробивался сквозь плотные шторы и узкой золотой полоской падал на турецкий ковер. Письменный стол Джона вдруг принял угрожающие размеры и очертания, и Генриетта даже почувствовала некоторое облегчение, когда легла на кушетку и закрыла глаза, думая о том, какое же необыкновенное путешествие ей доведется сейчас совершить.
Она услышала голос хирурга, глубокий, вибрирующий, требовательный, и нахмурилась. Ничего не получалось. По каким-то причинам она оказалась неспособна участвовать в потрясающих опытах мистера Лэнгхема.
Генриетта прислушивалась к его указаниям, но не слишком старалась выполнять их, решив, что скажет доктору, что ничего не получилось, когда он закончит говорить. Она подумала также, что нет смысла двигаться, когда так приятно и легко продолжать лежать.
Тепло, комфорт и неподвижность успокаивающе подействовали на нее, и через некоторое время у Генриетты исчезло всякое желание встать.
Откуда-то издалека до нее донесся голос мистера Ленгхема, который спрашивал, где она. С трудом сосредоточившись, она оглянулась и, к своему удивлению, увидела, что находится неподалеку от Бэйндена,
