Обитатели города не просто исчезли, растворились в воздухе, они бежали — и это было внезапное, паническое бегство, — бежали прочь из города.
А из этого следовало, что в городе существовала какая-то опасность.
Финн Макграу сделал глоток виски и беспокойно обернулся через плечо. На цыпочках подошел к двери и выглянул: посмотрел сначала в одну сторону, потом в другую.
Ничего необычного.
Он сделал еще глоток из своего стакана, и в пыльных, затянутых паутиной извилинах его одурманенного алкоголем мозга возникла идея.
Индейцы!
Он вспомнил, что обсуждали накануне вечером в салуне, когда он пытался стрельнуть стаканчик спиртного. На ферму Лэддера совершено нападение, и все его работники убиты. Викторио встал на тропу войны — жжет, убивает, калечит. Апачи!
Форт находится на востоке отсюда! Должно быть, горожанам сообщили, прислали какое-нибудь известие, и они сбежали, как бараны, бросив его одного.
Его словно охватило порывом ледяного ветра, он вдруг понял, что остался в городе один, что спасения нет и спрятаться негде. Сюда идут апачи!
Сунув бутылку ирландского в карман, Финн Макграу бросился на улицу и помчался к магазину «Элита», который находился в каменном здании, низком и приземистом. Служило оно оборонительным и торговым пунктом, а также дорожной станцией для дилижансов, пока вокруг него не вырос город. Войдя внутрь, он быстро осмотрелся, оценивая свой арсенал.
Сдвинув четыре бочонка, подкатил их к двери и забаррикадировался. Поверх бочонков навалил мешки, тюки и ящики. Тяжелую заднюю дверь закрыл на засов и забаррикадировал окна. В самом центре, на полу, соорудил круглый барьер из мешков и бочонков для последней защиты. Снял с полки охапку двустволок и принялся за работу, зарядив сразу десяток. Затем рассовал их по щелям, насыпав возле каждой горку патронов.
После этого зарядил несколько винтовок — три «Спенсера-56», семь «Винчестеров-73» и один «Шарп- 50», — дюжину кольтов и открыл ящик с боеприпасами. Затем закурил очередную гавану и стал ждать.
Утро уже почти прошло. Еды в магазине хватало, и он занимал господствующее положение на местности — здание выдвигалось из ряда домов, так что он мог держать под обстрелом улицу в обоих направлениях и в то же время защищать свой тыл, перебегая в дальний конец магазина.
По мере того как он изучал свое положение, Финн все больше удивлялся, почему обитатели Сентинеля оставили город, не защищая его. Только слепая, безрассудная паника объясняла такое бегство.
В полдень он состряпал себе еду из того, что нашлось в магазине, и снова принялся ждать. Солнце только-только покатило к зениту, когда появились индейцы.
Вполне возможно, что апачи рыскали по городу уже несколько часов; Финн их не видел. Теперь они осторожно крались, прижимаясь к домам.
Притаившись у окна, которое выходило на улицу, старик Макграу наблюдал. У него на подоконнике лежали четыре двустволки, каждый из стволов заряжен картечью. И он ждал…
Подозревая ловушку, апачи бесшумно, как тени, скользили между домов. Они заглядывали в окна сквозь стекла, потом двигались дальше. Заняться грабежом они еще успеют. Теперь им нужно удостовериться, что город действительно покинут, рассеять все свои подозрения.
Шестеро воинов, сбившись в кучку, остановились ярдах в сорока от магазина, о чем-то совещаясь. Остальные держались поодаль, ярдах в двадцати дальше. Прицелившись из двух двустволок, Финн Макграу положил руки на оба ружья. Их прочно держали в неподвижном положении брошенные на них мешки. Все четыре курка он спустил одновременно!
Грохот раздался ужасающий! Со страшным ревом из четырех стволов вырвалась смерть, поражая маленькую группку индейцев, а Макграу тем временем подскочил к следующим двум ружьям и, чуточку повернув одно из них, выстрелил снова.
Потом схватил тяжелый «спенсер» и начал палить со всей возможной скоростью. Он сделал четыре выстрела, когда улица наконец опустела. На дороге неподвижно лежали пять апачей, шестой полз по земле, схватившись руками за живот.
Макграу вскочил и помчался к окну магазина, выходившему на двор. Перед ним мелькнула фигура индейца, и он быстро выстрелил. Апач упал, попытался подняться, потом окончательно рухнул на землю и затих.
Это было только начало. Сражение продолжалось весь долгий жаркий день. Финн Макграу пил виски и ругался. Он снова и снова заряжал и перезаряжал свою батарею. В помещении магазина стало нечем дышать. Жара усиливалась, запахи, наполнявшие низкую комнату, становились все острее, но все перебивал резкий кислый запах пороха.
Апачи возвращались, чтобы подобрать своих убитых, и умирали возле них. Два обнаженных воина пытались добраться по крышам до здания магазина, и он свалил обоих. Один так и остался лежать на блестящей крыше, а другой покатился и тяжело рухнул на землю.
Пот заливал глаза Макграу, а лицо его опухло от ударов ружей при отдаче. Со стороны фасада он хорошо видел всех в трех направлениях, а вот из заднего окна — только небольшой участок. Время от времени он посылал туда пулю, чтобы сбить их с толку.
Наконец настала ночь, принеся с собой благодатную прохладу. Старик Макграу смог передохнуть и отложить в сторону свою артиллерию.
Кто может проникнуть в душу индейца? Кто может сказать, какие суеверия таятся внутри его черепной коробки? Дело в том, что ни один апач никогда не будет воевать ночью, ибо они считают, что душам людей, убитых в темноте, суждено вечно блуждать, не зная покоя и приюта. Этот ли страх мешал им возобновить атаки? Или им внушал ужас этот странный и непонятный человек, если вообще человек засел в темном каменном здании и палил из несчетного количества ружей.
И кто скажет, с каким выражением глядели они друг на друга у своих костров возле города, слушая непонятные им звуки старого пианино, доносившиеся из салуна, и старческий пропитой бас, выводивший «Всегда ношу зеленое», «Маршируйте вы, ленивцы», «Приди ко мне, где ждет тебя моя любовь» или «Серенаду».
Наступил новый день, и Макграу снова приготовился к сражению. В нем проснулось присущее любому ирландцу нетерпение вступить скорее в драку. С того самого момента, когда он понял, что остался один в пустом городе, на который вот-вот нападут индейцы, ни на минуту не допускал мысли о том, что у него есть хотя бы малейший шанс остаться в живых. Но на то он и ирландец, чтобы драться, несмотря ни на что; а Финн Макграу, старый, насквозь проспиртованный Финн, был ирландцем.
Спустя час после восхода солнца его ранило в бок. Он резко повернулся, упал на мешки с мукой и соскользнул на пол. Из раны обильно текла кровь, и он взял пригоршню муки и залепил пулевое отверстие. В тот же момент не целясь выстрелил из двери, просто чтобы они знали, что он на месте и никуда не делся. Только после этого перевязал свою рану.
Пуля попала в мякоть, и он бы истек кровью, если бы не мука. Пот заливал ему глаза, катился вниз, прокладывая светлые дорожки по грязи и пороховой копоти, покрывавшей его лицо. Но он все продолжал двигаться туда и сюда, стреляя то из одного ружья, то из другого и не давая возможности апачам приблизиться к магазину. Даже грабеж он свел к минимуму, поскольку держал на прицеле почти все подходы к домам, и индейцы вскоре поняли, что, не избавившись от него, они не смогут воспользоваться трофеями захваченного города.
Где-то среди дня в него снова угодила пуля, проделав глубокую царапину на голове. Солнце уже клонилось к закату, когда он открыл глаза. Вся голова, казалось, пульсировала жестокой болью, во рту пересохло. Он перевернулся, сел и сделал большой глоток ирландского, после чего ощупью нашел двустволку. Как раз вовремя, потому что один из апачей уже возился возле двери, пытаясь ее открыть.
Он прицелился, прислонив ружье к углу ящика. Глаза его то и дело закрывались. Он спустил оба курка сразу, и воин, пораженный в живот, откачнулся назад.
На четвертый день около полудня майор Магрудер во главе кавалерийского отряда подъезжал к Сентинелю. За ним следовали жители города — шестьдесят человек, вооруженные ружьями.
Подъехав к окраине, майор поднял руку. Джейк Картер и Деннис Магун в тот же миг оказались возле
