Но пока это произошло, ловкий фактор Каса де Контратасьон сумел добиться аудиенции у четырех персон: у великого канцлер империи, у кардинала Адриана Утрехтского, у епископа Бургосского и, наконец, у короля Карла 1 (1516–1556, с 1519 года Карл У — император Священной Римской империи). И только два голоса решающие. Соваж, великий канцлер, совсем недавно заступил на свой пост и не расположен, занимать в этом вопросе четкую позицию. Адриан Утрехтский, бывший воспитатель короля. также колеблется. Вряд ли от них можно ожидать поддержки. кардинал даже склоняется через некоторое время к португальской точке зрения. Очень много значит мнение Хуана Родригеса де Фонсеки, епископа Бургосского. Фонсека не просто какой-нибудь обыкновенный прелат. С 1493 года он был облечен обязанностями, очень сходными с обязанностями министра колоний, в настоящий момент он — вице-президент «Совета по делам Индий». Он был когда-то опасным противником Колумба; видимо, он тот самый человек, который инспирировал казнь Нуньеса де Бальбоа, и именно он в скором времени назовет Эрнана Кортеса предателем и бунтовщиком, наверное, даже задумается над планом его убийства. Таков многоликий образ Хуана Родригеса де Фонсеки. Кое-кого из тех, кто отправляется открывать для империи мир, он нередко объявляет своими «племянниками» — так называли в основном незаконнорожденных отпрысков высокопоставленных духовных лиц, привлекая их тем самым на свою сторону. В случае с Первооткрывателем Нового Света роль «племянника» сыграл Алонсо де Охеда. Как поговаривают, Хуан де Картахена, об интригах которого мы еще вдоволь узнаем, такой же «племянник». Правда, Фонсека разглядел соблазнительные перспективы намерения Магеллана и проявляет благосклонность.
А что король Карл? Сыну Филиппа Красивого и Хуаны Безумной только что исполнилось восемнадцать лет. Он неглуп, но неопытен И очень далек от того, что считают правильным его министры и казначеи. С тех пор как король прибыл из Гента в Испанию, ОН постоянно убеждался, что фламандские советники Могут ждать от испанских грандов только враждебного отношения — действительно, они попытались через два года избавиться от ненавистного монарха. Когда король одобряет план плавания в западном направлении к островам Пряностей, он пи- тает надежду, что подобное предприятие перед лицом славы и могущества, которыми оно может одарить Испанию, умиротвори сплотит его своевольных и темпераментных подданных. Но разумеется расходы, связанные с такими надеждами короля, приходятся некстати. Например, за корону Священной Римской империи, обещанную ему на будущий год, пришлось уплатить сто тысяч дукатов на одни только взятки. Все же именно королевский казначей будет тем, кто устранит последние сомнения.
Да, людей, которые позволили великому плаванию осуществиться, зовут не Барбоза, Аранда, Фонсека или Карл 1. Они не командоры ордена Сантьяго, не члены Каса де Контратасьон, не епископы и тем более не короли, а люди, работающие в тихих конторах, но в королевском казначействе их хорошо знают. Самый знаменитый из них — испанец Кристобаль де Аро. Он посредник на Иберийском полуострове Якоба Фуггера из Аугсбурга — финансиста королей, возведшего не одного на трон. Это на его дукаты Карл У обеспечил себе императорскую корону. Аро — сам судовладелец, купец и банкир — располагает разветвленной системой представительств в Антверпене, Лиссабоне и Севилье, он вкладывал капитал в иберийские морские предприятия уже тогда, когда еще Жуан II велел заложить западноафриканскую крепость Сан-Жоржи-да-Мина. После коронации Мануэла 1 де Аро на некоторое время отстранили от торговых сделок, и он вынужден был наблюдать, как была предоставлена возможность его флорентийскому Конкуренту Бартоломео Маркиони снарядить для флота Вашку да Гамы один корабль.
К слову сказать, дела между частными заимодавцами и королевским домом осуществляются обычно следующим образом. действующий в данное время торговый дом предоставляет корабли или финансирует их снаряжение, то есть берет на себя все необходимые расходы по доставке войск в Индию и их вооружению, короче, весь риск плавания. В качестве компенсации торговому дому предоставляется право закупать пряности и другой товар В подвластных Португалии областях, доставлять кораблями в Европу и там продавать, причем сорок процентов от общей выручки должно передаваться короне. Из-за Сказочных прибылей, которые обеспечивает участникам торговля с Индией, возникает яростная конкурентная борьба между представителями банкиров Фуггера и Вельзера, с одной стороны, и купцами из Венеции и Флоренции — с другой.
И хотя Аро был на какое-то время оттеснен от торговли с Индией, ему удается в 1500 году снова послать туда два корабля с эскадрой Педру Алнариша Кабрала. Судя по записям в Конторских книгах, то плавание окончилось для Аро потерями, но в не был настроен на мгновенные выручки. Он продолжает терпеливо вкладывать деньги в морские предприятия и скоро снаряжает пятнадцать кораблей, связавших его лиссабонскую фирму с торговыми факториями в Восточной Африке, Индии и Малакке.
Владелец этих кораблей — умный, смелый купец. Он финансирует также предприятия, прибыль от которых можно получить только через отдаленный срок. Так, мы узнаём из уже упомянутой «Копии последних известий из страны Бразилия, что «Хртостофель де Аро и другие <снарядили и вооружили корабли>. посланные тогда на исследование Южноамериканского побережья. Через много лет король Мануэл избавляется от своего могущественного кредитора. В ходе событий, прояснить которые не представляется возможным, были потоплены португальской эскадрой у Западноафриканского побережья семь кораблей де Аро. Купец тщетно требует возмещения, но в конце концов оказывается достаточно мудр, чтобы вернуться к себе на родин’. Это происходит в тот момент, когда Магеллан прибывает в Севилью. План западным путем достичь островов Пряностей должен был показаться обманутому судовладельцу даром небес. И в самом деле, план — единственная возможность снова занять господствующее положение в торговле дальневосточными товарами. Поэтому нет ничего удивительного, как впоследствии сообщил секретарь императора Максимилиан Трансильван, что Аро не позволил никому другому отстаивать дело Магеллана и Фалейру перед королевским советом. Он же потом убедил Фуггера предоставить Карлу 1 заем в 10 000 дукатов. Он сам вносит долю в размере 1,6 миллиона мараведи и уговаривает Алонсо Гутьерреса, казначея Севильи, и других состоятельных людей города принять участие в финансировании плавания.
Следует заметить, что денежный дождь, на который рассчитывали кредиторы в случае удачного завершения плавания на Молукки. пролился довольно нескоро. Семейство Аро должно было провести изнурительный процесс против короны, прежде чем спустя почти два десятилетия оно получило положенную им долю. Фуггеры же не увидели ни одного дуката. Тем не менее можно быть уверенными, что они не упустили своего в каком-либо другом случае.
Итак, несмотря на то что план Магеллана и Фалейру в кругу Аро и Гутьерреса с готовностью приветствуется, его надо еще и отстоять на королевском совете. Ведь закон, естественно, запрещает частные плавания, и только король решает, состоится ли плавание и кто будет его финансировать. Вообще-то финансируют такие предприятия, притом почти всегда. представители величества но это обстоятельство охотно замалчивается и, конечно же, не может быть понято до конца многими коронован— и особа и феодальными магнатами.
Какими средствами воспользовался Магеллан, чтобы наиболее наглядно продемонстрировать свою идею, мы узнаём из свидетельств многих его современников. Например, Антонио Пигафетта сообщал о заявлении Магеллана, что тот видел в лиссабонском архиве карту Мартина Бехайма, где указан искомый ПРОЛИВ. Хронист Антонио де Эррера (1549–1625) утверждает следующее:
«Когда Магеллан в первый раз появился при испанском дворе В Вальядолиде, он показал епископу Бургосскому разрисованный земной шар, на который он нанес маршрут своего предполагаемого путешествия. При этом пролив он намеренно оставил белым, чтобы нельзя было проникнуть в его тайну. Когда королевские министры засыпали его вопросами, он им поведал, что намерен поначалу причалить к берегу у предгорий Санта-Марии, то есть у устья Ла-Платы, и уже оттуда следовать вдоль побережья, пока не найдет пролив… Он добавлял, ч-го тем паче уверен найти пролив, что видел его на морской карте. составленной Мартином де Боэмиа, португальцем, космографом высокого мастерства. родившимся на острове Фаял. Эта карта дала ему много разъяснений по поводу того пролива» (цитируется по Хеннигу).
Эррера ошибся, когда принял нюрнбержца Мартива Бехайма (1459–1507) за португальца с острова Фаял из архипелага Азорских островов. Мартин Бехайм, прибывший в Португалию в 1484 году и на следующий год принявший участие во втором плавании Дьогу Кана, на самом деле только многие годы жил на этом острове. И нет ничего невероятного в том, что карта, похожая на описанную, действительно существовала, она даже могла быть выполнена Бехаймом. Но все-таки более вероятно, что Магеллан видел карту, каких около 1515 года было много, изображавшую пролив в манере Шёнера. Какое малое значение придавал Магеллан как этой карте, так и многочисленным слухам о поисках прохода на запад, показывает приводимая цитата. Она принадлежит будущему епископу, историку и <апостолу индейцев> Бартоломе де Лас-Касасу (1474–1566).
«Магеллан привез с собой великолепно раскрашенный глобус. на нем были изображены все побережья. и только места около пролива оставались умышленно нераскрашенным и, единственно затем, чтобы никто не похитил его тайну. В тот самый день и тот Самый час, когда епископ Фонсека принес этот глобус канцлеру империи и пометил на нем путь, каким хотел следовать Магеллан, я находился в его кабинете. Самого Магеллана я расспросил о предполагаемом курсе несколько позже. Он поплывет сначала, был ответ, до мыса Санта-Мария у реки. которую мы сегодня называем Рио-де-Ла-Плата, а потом будет следовать вдоль побережья, пока не натолкнется на пролив. «Но, — вставил я, — если такой проход не найдется, как же вы хотите тогда попасть в Южное море?» “Если я не открою пролив, — сказал он мне, — тогда я пойду тем же путем, каким португальские моряки плывут в Индию”» (цитируется по Кёлликеру).
Не только эти слова, но и в особенности поведение Магеллана во время последующего плавания, его неуверенные поиски. его решение следовать вдоль побережья до семьдесят пятого градуса южной широты и, если это будет напрасно, плыть на Молукки в обход мыса доброй Надежды — все доказывает, ЧТ(им двигала воля, а не знания. Как до него Колумб, взволнованный картой Тосканелли, которая неправильно изображала мир, и склонный воспринять ее как доказательство своих идеи и предположений, точно так же Магеллан мог рассматривать в лиссабонском архиве те сомнительные карты. Однако не стоит переоценивать кусок пергамента. Такие карты видели тогда многие, но они не становились сразу после этого ни клумбами, ни магелланами.
Уже известно, что еще могут предъявить Магеллан и Фалейру: эйфорические восторги Сиррана по поводу островов Пряностей, деловое и притягательное сообщение Вартемы о богатствах дальневосточного архипелага, раба Энрике и его пугливую попутчицу. Конечно, снова и снова поднимается вопрос о географическом положении Молуккских островов. Ведь оно определяет в конечном счете, будет ли предприятие напоминать атаку на португальскую монополию торговлей пряностями или оно докажет, что каравеллы Мануэла курсируют в сфере влияния Испании. Правда, кажется, этот вопрос не очень-то волнует испанцев. Об этом говорит по крайней мере беззаботность, с какой Магеллан подтверждает намерение пойти, если он не найдет пролив, «тем же путем, что и португальские моряки, плывущие в Индию».
Хотя король Карл в договоре с обоими мореплавателями неоднократно подчеркивает, что они должны осуществлять свое плавание так, «чтобы никоим образом не нарушить демаркационную линию и границы короля Мануэла… и ничего не предпринимать ему во вред», на самом деле это никого не волнует. Следует даже поставить под сомнение, что Карл и его королевский совет действительно хотят соблюдать границы, оговоренные в Тордесильясе. Когда король в сентябре 1519 года пытается застраховаться «Памятной запиской о положении Молукк>, написанной Магелланом, где тот утверждает, что острова Пряностей находятся на два с половиной градуса восточнее линии раздела, то это чистое очковтирательство. Никто, даже самый искусный навигатор и астроном, во времена Магеллана не мог безошибочно определить, где пролегает та линия, не говоря уже об определении дистанции долготы в два с половиной градуса.
При ближайшем рассмотрении становится ясно, что плавание Магеллана не было продиктовано жаждой знаний. Оно было предпринято не для того, чтобы на островах Пряностей портульцы и испанцы пожали друг другу руки, не для доказательства шарообразной формы Земли. Нет, это просто вторая, богатая последствиями попытка Испании западным морским путем достичь Индии. На случай, если Новый Свет окажется сплошным барьером суши, видимо, даже было единое мнение пойти на конфликт. Чем, собственно, рисковал Карл 1? Война из-за этого сразу все равно не начнется, а папы римского, угроза
