Ещё одно замечание по поводу морских карт армады. Это были плоскостные карты с прямоугольной градусной сеткой, не [дававшие достоверного изображения Земли ни в отношении координат ни в отношении ее поверхности. И хотя несовершенство карт было давно известно — на них, например, не были схождения меридианов к полюсам, — тем не менее в кругах мореплавателей продолжали ими пользоваться, не внимая советам, В середине ХУ! столетия испанский космограф Мартин Кортес сетовал на то, что переубеждать моряков — это все равно что «музицировать перед глухим или показывать картину слепому». Но в самом деле, чтобы устранить недостатки, предложили поначалу только математические расчеты, которые было не под силу ни одному моряку. А так как Фалейру прилагали усилия усовершенствовать карты, тогда существовавшие, вполне вероятно, что шесть карт, изготовленных по их желанию, не походили на общепринятые оригиналы.
Теперь, после необходимого экскурса, речь снова пойдет о событиях 1518 года в гавани Севильи. Обещанный поток дукатов течёт лишь тонкой струйкой, постепенно иссякая в бесчисленных конторах Каса де Контратасьон. Не обошлось без того что Магеллан то и дело беспокоит короля своими жалобами. Часть той переписки сохранилась. Из нее ясно, что на и на устранения осложнений в *колониальном ведомстве пришлось израсходовать вместе с государственными затратами 45 000 мараведи. Такое положение тяготит и удручает, сравнению с этим особенно опасными кажутся происки португальского консула Себастьяна Алвариша. Подобно змее, изворачивается он между группами, представляющими различные интересы, использует деловые связи, свои деньги и низменные чувства тех, кому невмоготу наблюдать успех «португальского выскочки». 22 октября станет большим днем его оплаченных и добровольных марионеток.
Началось в предрассветные сумерки. Во время отлива <Тринидад вытащили на сушу и накренили, чтобы привести в порядок днище. Магеллан, желающий собственными глазами увидить состояние обшивки, находится в гавани. Как только восходит солнце, на четырех других кораблях поднимают флаги. Сегодня это только те, на которых изображен герб главнокомандующего флота, значит, Магеллана. Они развеваются на фор-стеньгах. А развевающиеся обычно на главных мачтах королевские штандарты недавно отданы художнику, он должен освежить их раскраску. То, что они отсутствуют, подтолкнуло шайку бездельников к бунту. Флаг Португалии вьется там над шпилями, горячатся зеваки на пристани, нужно немедленно сорвать эти ‚озорные лоскуты. В толпе разжигает патриотический огонь. как пишет позже Магеллан королю, “оп саЬаiiего еI еу е Рогпа1”. Бесспорно, он имеет в виду Алвариша и прямо намекает на его ставленника управителя порта. Тот, не согласовывая с капитаном, приказывает разъяренным людям завладеть флагами. Магеллан и его команды решительно воспротивились, но чиновник не желает понять, что превысил свои полномочия. 14 только благодаря случаю уже обнаженные шпаги решительными руками вновь вложены в ножны. Появляется Санчо Матьенсо — один из руководителей Каса де Контратасьон. Ему рискуя жизнью, удалось подавить мятеж, но цена слишком высока. Пристыжено вынужден Магеллан спустить знамена со своим гербом.
Матьенсо тем самым оказал ему одну из тех услуг, которые порой оказываются некстати. Ибо речь идет о гордости, а гордость Магеллана, как известно, ничуть не менее уязвима, чем у любого заносчивого испанского гранда. И приятно слышать, что он остался благодарен и предан свидетелю своего поражения: в завещании Магеллан называет Санчо Матьенсо своим душеприказчиком.
Король Карл, уж отчасти знакомый с ненавистью своих подданных к чужакам, обеспечил обиженному удовлетворение, но и его скоро начинает мучить некоторое недоверие. Мало было доверия, и мало было денег. Намерение короля отправить флот к концу года — пустая иллюзия. Наступает хмурая зима. Иногда кажется, что только два человека продолжают интересоваться судьбой армады: Магеллан и его противник Себастьян Алвариш. Из сообщения, которое консул в июле составил для короля Манула, ясно видно, как неутомимо и ловко осуществляет он свою миссию. Еще раз проникает он к будущему генерал- капитану и уговаривает во имя процветания его отечества отказаться от предприятия. Вопрос Магеллана о полномочиях Алвариша он, видно, так до конца и не понял, равно как и ироническое замечание, что, если он вернется в Португалию, это не потребует даже особого вознаграждения — он удовлетворится семью локтями серого полотна да несколькими чернильными орешками. Однако серьезней надо было бы отнестись к тому, что, кроме того, поведал Алвариш. Магеллан не должен верить сладкоречивым словам епископа Бургосского, которыми тот его осыпает; среди тех, кто будет сопровождать Магеллана, много желающих разделаться с ним — как бы это не стало роковым для его чести.
Этой чести много вреда причинил Себастьян Алвариш, и уже упущен момент, чтобы просто отвести подозрение, которое пробудило его сообщение португальскому королю. В нем консул утверждает. что Магеллан заколебался и просил якобы гарантий. действительно, положение Магеллана в июле 1519 года было незавидным, Но и не таким плачевным. чтобы снова отдаться на милость короля Мануэла. Ясно, что Алвариш лгал, когда описывал состояние кораблей, так как они прекрасно оправдали себя в деле. это был изощренный интриган. А манера, в какой он обрисовывает, что только из-за недостаточных полномочии его усилия не имели успеха, допускает определенные выводы. Кроме того. потом события стали развиваться в ином направлении. Это выразилось в словах, которые мы также находим в письме Алнариша: Я человек чести. Я буду следовать путем, который выбрал. Вот ответ Магеллана.
Но есть и кое-что отрадное. В феврале 1519 года Беатрис Барбоза де Магеллан дарит мужу сына. Он получает имя Родриго. Одновременно с его крещением появляется просвет в том финансовом тупике, в котором до сих пор находилась армада. 10 марта Карл 1 уполномочил епископа Бургосского допустить к оснащению флотилии заинтересованных купцов. За это они получат не только прибыль от дохода первого плавания но Молуккские острова, но и возможность принять участие на точно таких же условиях в трех следующих плаваниях. Фонсека поручает провести соответствующие переговоры Кристобалю де Аро и Алонсо Гутьерресу. Первый заботится о привлечении в долю крупных финансистов, второй — финансистов помельче. Их усилия достаточно успешны, чтобы король отдал приказ об отплытии <армады на Молукки> в мае.
Но купцам нужно время. Они осмотрительно, по наиболее выгодным ценам выбирают изделия из железа, военное и рыболовное снаряжение в Стране Басков, навигационные инструменты — в Кадисе. Свозятся тюки, мешки. слитки. товары для обмена и безделушки. которые как по мановению волшебной палочки должны будут обернуться мускатом и гвоздикой. Натиск на острова Пряностей должен осуществляться с помощью ртути и немецких ножей самых дешевых сортов. с помощью слоновой кости и колокольчиков трех разных видов>, в то же время могут быть пущены в ход семьдесят одна пушка в случае, если повстречаются конкуренты или чрезмерно строптивые местные жители. Вооружение. тщательно подобранное для плавания, кажется, рассчитано и на встречу с португальцами. Например, в распоряжении о правилах поведения в плавании, отданном 8 мая, король опять указывал на то, чтобы корректно относиться к областям, подвластным Португалии. Одновременно он требует, чтобы всех посланцев короля Мануэла изгонять из <испанских вод, а груз захватывать. И что бы там ни было. но армада уже вооружена: полевые орудия, фальконеты, бомбарды, даже три осадных орудия. арбалеты, аркебузы.
Трюмы кораблей до отказа забиты товарами и снаряжением. за которые выложено почти полмиллиона мараведи. Но где же команды? Некоторые уже назначенные кормчие не желают больше принимать участие в плавании. Каса де Контратасьон вынуждена их заставить. Продолжает все еще действовать изворотливый Алвариш или смелое предприятие отпугивает андалусских моряков? Это вполне возможно, но, кроме того, опытные моряки стали редкостью, с тех пор как захватнические походы в Новый Свет соблазнили многих. Так, например, конкистадор Грихальва и его солдаты в прошлом году должны были выложить кругленькую сумму из собственных карманов, чтобы найти на Кубе матросов, которые могли бы привести их корабли к «золотой стране>) Юкатан. Что же может предложить п сравнению с этим армада? Четырехмесячное жалованье команде вперед за плавание, которое продлится два года — два года солонины и сухарей в морях, преимущественно неведомых, вдали от берегов, сулящих золото. В церквах поставлено достаточно свечей в память о тех, чьи останки гниют на Антилах и по всему побережью Карибского моря. Попасть туда, где перец растет, жаждут Кристобаль де Аро и ему подобные, простой же люд с набережных Севильи этого не желает.
Магеллан может кое-что посоветовать. Он знает многих португальцев, опытных мореходов, которые ходили в Индию, а потом перебрались по тем или иным причинам в Испанию и еще не нашли себе места службы. В их окружении он любит находиться, поскольку это люди совсем иного склада нежели Картахена, Кесада и Мендоса — только трое этих испанских офицеров потянули за собой шлейф из восемнадцати слуг. Тогда королю донесли, что Магеллан окружает себя сговорчивыми людьми, своими соотечественниками. Монарх дает понять Каса де Контратасьон, что следует *ненавязчиво, но непреклонно» сократить число моряков из Португалии до пяти человек. Несмотря на это, в плавание отправляются почти сорок португальцев — когда в июле германские курфюрсты избрали короля Карла императором, он нашел себе дело поважнее, чем забота о командах армады.
Однако же изнурительный спор с враждебно настроенными служащими и чванливыми знатными дворянами, попавшими благодаря поддержке при дворе на самые выгодные посты, затянулся надолго. Трое из этих аристократов уже названы: Хуан де Картахена, офицер дворцовой гвардии, теперь генеральный контролер флота, а позже капитан «Сан-Антонио»; Гаспар Кесада, состоявший вначале на службе у архиепископа севильского, теперь капитан «Консепсьона> Луис де Мендоса, казначей и капитан «Виктории». Лишь Хуана Серрано, брата того самого Франсишку Сиррана, который слал с Молуккских островов такие вдохновляющие послания, может Магеллан считать своим приверженцем. Он командует маленьким «Сантьяго». Но он профессионал высокого класса. Когда он был еще португальским подданным и звался Жуан Сирран, то командовал одной из каравелл Алмейды, поэтому он принес предприятию и в хорошие, и в трудные дни больше пользы, чем эти трое, вместе взятые. Один из них, имеется в виду Мендоса, проявляет себя уже в Севилье таким несговорчивым и непокорным, что король вынужден вмешаться и потребовать, чтобы тот оказывал Магеллану подобающее уважение. Король-то догадывается, что подразумевал когда говорил о роковых последствиях для чести Магеллана.
К сожалению, события развиваются дальше. Руй Фалейру, чьё имя ставилось довольно долго в многочисленных документах перед именем Магеллана, со временем упоминается только В конце концов он становится упрямым соперником, от которого можно ждать самых неожиданных выходок. И дело тут не только в их личных взаимоотношениях. Если Магеллан обладает хотя бы какой-то долей ловкости в обхождении со служащими и придворными, то у Фалейру она отсутствует полностью. Но многие хронисты, видно, все-таки преувеличивали, когда уверяли, будто бы он сошел с ума. Нет, он просто не смириться, что его постоянно отодвигают на задний план, хотя видит и сознает такую неизбежность. Сначала ему не дозволяют взять в плавание брата, затем он вынужден признать, что от него мало толку во время непосредственной подготовки к плаванию, и Магеллан постепенно отстраняет его от дел. Наконец, его самолюбию наносится самый ощутимый удар: король назначает генерал-капитаном и главнокомандующим Магеллана. Собственно, иначе быть и не могло. И хотя Фалейру поручено командование самым большим кораблем, «Сан-Антонио», он не готов следовать в чужом кильватере. Так возникает договор, по сущестству просто компромиссный. Фалейру обещают, что следующую эскадру на Молукки поведет он. Его место занимает де Сан-Мартин — главный кормчий империи, Хуан де артахена получает «Сан-Антонио».
На этом наш интерес к Фалейру может быть исчерпан. Обманутый в своих надеждах, он возвращается в Португалию, где его бросают в тюрьму, и лишь через десять месяцев он снова обретает свободу. В 1523 году он вторично предлагает Карлу свои услуги и просит изыскать возможность выплатить ему однажды обещанное денежное пособие. Как явствует из дальнейшего, и та, другая просьба была отклонена. Самое ценное, чем он обладал, было уже получено: его таинственный и ложный способ определения географической долготы, переданный им Адресу де Сан-Мартину и Магеллану перед отплытием армады.
Из-за отказа Фалейру генерал-капитан попал в затруднительное положение. Теперь по крайней мере Каса де Контратасьон и епископ Фонсека прочат Картахену в качестве нового партнера в долевом участии, неприкрыто облекая его соответствующими правами. Это делается по вполне понятным причинам, и у Магеллана есть веские основания переждать сложившуюся неопределённую ситуацию. В море, далеко от королевского двора и «королевского ведомства», он хочет заставить Картахену подчиниться.
В июле армада почти готова к отплытию. Как сообщает Алвариш, осуществляется подготовка еще одной экспедиции на о. Молукки, но другим путем.
