— Да, глаза синие. Анечка, Костя — стоящий парень, он и красив и очень славный. Он тебе очень нравится?
— Ну и что же, а влюблен он в тебя. Кора, я не понимаю, это у тебя тактика такая, что ли, хочешь его еще сильней привязать к себе? Он хочет жениться на тебе, что тебе еще надо?
— Анечка, я говорю серьезно. Я очень люблю своего жениха. Он сейчас в заграничной командировке. Он мне писать и звонить не может, я ему тоже писать не могу. Он должен вернуться через два года.
— Почему писать не может? А, поняла, он наш разведчик!
— Аня, я тебе этого не говорила!
— Кора, теперь я все поняла, почему ты такая грустная: ведь он в большой опасности.
— Анечка, не фантазируй, я тебе этого не говорила.
— Согласна, буду нема, как могила.
— Анечка, Костя — москвич, ты — москвичка, давай его женим на тебе, сама сказала: хочет жениться.
— Так он на тебе хочет жениться!
— Это не важно. Ты кокетлива, мне сказали: кокетство сильное оружие у женщин. Я вижу, ты в него влюблена.
— Да, да. Я влюбилась в него с первого взгляда.
— Анечка, я тебе помогу. Билеты на 'Лебединое озеро' на какое число?
— На завтра.
— Я завтра вечером заболею, а Костю попрошу — он пойдет с тобой. Он уже пригласил меня встречать с ним Новый год. Я согласилась при условии, если столик на троих и третьей будешь ты. Он с радостью согласился. Я быстро смоюсь, ты останешься с ним, кокетничай вовсю, ты умеешь и тебе это идет. Я уеду в Харьков, а вы оба будете в Москве и поженитесь.
— Кора, это все неосуществимо, он влюблен в тебя.
— Аня, давай пари.
— Давай, на что?
— Хрустальная ваза для цветов, — сказала я.
Летом 1939 года я получила телеграмму из Москвы: 'Ваза за нами'. Подпись: 'Аня и Костя Андреевы'.
Когда Анечка с Костей ушли на балет, я лежала и рыдала. Еще один очень стоящий парень хотел на мне жениться. Еще в Киеве один подлец застрелился: я не хотела быть его женой! А Дау — не захотел. Почему? Неужели в браке гибнет любовь? Нет, нет! Дау неправ. Я никогда не смогу его разлюбить! Его никогда нельзя забыть! А он в опасности. Даже Анечка, как пророк, сказала: он в большой опасности. Опасность была велика!
Здесь я должна остановиться, чтобы объяснить, почему мне было так одиноко, когда Дау не было рядом целый год.
Согласно философии, которую внушал Дау, я имела право ответить взаимностью желаниям Кости. В этом случае Дау мог только приветствовать мое поведение и радоваться, что я смогла скрасить свое одиночество. Сомнений в искренности представлений Дау о человеческих отношениях у меня не было. Костя, как я писала, был красив, обаятелен, любил меня и мечтал видеть во мне свою жену, чему так противился Дау. Но, к сожалению, я не была вольна распоряжаться своими чувствами. Я бесконечно терзалась, я ничего не знала о Дау! Я его любила, и ни один мужчина мне не был нужен.
Это ощущение было тем острее, что я не верила в возвращение Дау. В то время ушедший не возвращался. Я не ждала его! Но в тот год я поняла: после Дау никогда никого полюбить не смогу. Испытав силу большой, настоящей страсти, влюбленности, на «эрзац» пойти невозможно!
Но свершилось чудо!
Глава 15
30 апреля 1939 года ночью зазвонил мой телефон в Харькове. Слышу голос Дау:
— Коруша, милая, ты есть? Ты меня не забыла?
— Дау, ты?!
— Я.
— Откуда звонишь?
— Из Москвы, из своей квартиры. Когда ты приедешь? — Сейчас, сегодня. Нет, наверное, завтра.
Но завтра тоже не смогла, было много общественных дел и работа. Через несколько дней оформила отпуск. В Москве при встрече:
— Даунька, милый, как ты исхудал. Ты стал совсем прозрачный. А где мои черные, красивые локоны?
— Корочка, дорогая, это все такие мелочи. Я счастливчик! Я еще увижу небо в алмазах! А, главное, я снова с тобой! Я этот год жил мечтой о тебе. Представляешь, вдруг следователь показал мне твои фотографии, говоря: 'Если подпишете, то за этими стенами есть вот какие девушки'. — 'Она в жизни гораздо красивее, — ответил я. — А подписать подтверждение, будто я немецкий шпион, я не могу! Подумайте сами: всю свою жизнь я влюблялся только в арийских девушек, а нацисты это преследуют'.
— Даунька, а потом подписал?
— Нет, Коруша, я не мог этого подписать.
— Дау, скажи, там было очень страшно?
— Нет, что ты, совсем не страшно. Я даже имел некоторые преимущества.
— Какие?
— Во-первых, я не боялся там, что меня могут арестовать! Во-вторых, я мог ругать Сталина вслух, сколько хотел. Я занимался наукой и сделал несколько работ. Коруша, я там даже немного развлекался.
— Там были девушки?
— Ну что ты, конечно, нет. Но там было много ослов-подхалимов. Я их дразнил, а дразнение — это своеобразное развлечение. Я очень люблю дразнить, когда есть за что!
— Как же ты их дразнил?
— Подхалимы, сидевшие со мной в одной камере, вваливаясь после допроса, выкрикивали: 'Да здравствует Сталин!'. А я им цитировал Ленина: 'Никто не повинен в том, если родился рабом, но раб, который не только чуждается стремления к своей свободе, но приукрашивает и оправдывает свое рабство, есть внушающий законное чувство негодования, презрения и омерзения холуй и хам'.
Все эти высокопоставленные чиновники, к которым я попал в компанию, очень плохо помнили учение Ленина и совсем не знали «Капитала» Маркса.
— Даунька, что у тебя с руками? (Руки по локоть были как бы в красных перчатках.)
— Ты испугалась моих рук? Это мелочь, все пройдет, просто нарушен обмен веществ. Понимаешь, там было пшенное меню. А пшено я не ем, оно невкусное. Когда пришел приказ прекратить мое дело, я уже не ходил. Только лежал и занимался тихонько наукой.
— Ты лежал, умирал с голоду, при том, что тебе подавали готовую горячую свежую еду?! Даунька, а нормальные люди, когда голод, едят опилки и лебеду. Ты ведь хотел выжить?
— Еще бы. Очень. Мечтал выжить, чтобы увидеть тебя.
— Но ведь ты принимаешь лекарство. Разве оно вкусное?
— Нет, лекарства по своей идее должны быть невкусными. Я их принимаю по предписанию врачей.
— И пшено ты должен был принимать как лекарство, по предписанию жизни, чтобы выжить!
— Корочка, какая ты умная, я не догадался так сделать. Пшено как лекарство я смог бы употреблять. Очень, очень хотелось выжить!
— Дау, ты всегда был для меня загадочно непонятен. С первой нашей встречи ты без конца меня удивлял и покорял. Вначале я решила, что ты человек не нашей эпохи. Родился на тысячу лет раньше. Но ты
