Цитирую слова Дау: 'Удивительная разновидность братьев Лившиц. Женька умен, он жизненно умен, но никакого таланта. Абсолютно неспособен к творческому мышлению. Илья в жизни дурак дураком, собирает марки, все время с детства на поводу у Женьки, но очень талантливый физик. Его самостоятельные работы блестящи'.
Когда Ландау решил, что Илья Лившиц по своим работам должен стать членом-корреспондентом АН СССР, он приложил максимум усилий и харьковский Илья Лившиц был избран членкором АН СССР.
Цитирую слова Топчиева: 'Как только был получен результат голосования за Илью Лившица, я подошел к Ландау и спросил: 'Лев Давидович, на следующих выборах мы, вероятно, будем избирать старшего брата Лившица?'.
Лев Давидович засмеялся и сказал: 'Нет, Александр Васильевич, вот старшего брата Лившица мы никогда не будем выбирать в члены-корреспонденты АН СССР'. И если бы Ландау остался жив, Лившиц никогда не стал бы академиком.
Еще один пример дружеских чувств Лившица к Дау.
В начале 50-х годов Дау отдыхал в Крыму, а Женька совершал автотуристическое турне со своей подругой Горобец. К концу санаторного срока у Дау, Женька прикатил в санаторий и предложил Дау отвезти его на своей машине в Москву. Дау, естественно, согласился. Женька очень увлекался автотуризмом, и его покрышки были уже полностью изношены. На моей новой машине я ездила редко, покрышки были совершенно новые. По приезде в Москву Женька пришел к Дау и сказал: 'Я тебя вез из Крыма в Москву и порвал все свои покрышки. Я с вашей машины сниму целые покрышки, а взамен поставлю свои изношенные. Кора ездит редко, а у тебя персональная машина'. И Дау, конечно, разрешил.
Наш шофер с персональной машины В.Р.Воробьев следил и за нашей личной машиной, он пришел ко мне очень взволнованный:
— Конкордия Терентьевна, вы знаете, что сделал Евгений Михайлович?
— Знаю.
— И вы смолчите?
— А что сделаешь, если ему разрешил Лев Давидович?
— Тогда разрешите, я ему морду набью.
— Валентин Романович, я уже это пробовала. Он невоспитуем! А вас Лев Давидович может уволить. Ничего, стерпим.
С первых дней, когда трагедия обрушилась на меня и Даунька попал в больницу, Евгений Михайлович Лившиц по старым традициям своей семьи медицину считал всесильной и очень прислушивался к словам именитых медиков. Первый пришел к выводу, что Дау потерял ближнюю память.
Вначале мнение Лившица о мозговой травме у Дау меня не интересовало. Я на его утверждения и заключения не обращала внимания. Во мне жила уверенность: Дау выздоровеет и сам поставит всех на место!
Когда я была после смерти мужа в издательстве 'Международная книга', куда меня пригласили для подписания договоров по изданию трудов Ландау за границей, я спросила у главного редактора: 'Почему все тома изданных за границей книг присваивает Лившиц?'. Мне официально ответили: 'Международная книга' адресовала все книги на имя основного автора — Льва Давидовича Ландау. У Лившица от Ландау была доверенность на получение этих книг. Экземпляров на имя Лившица не было'.
Доверенность только на получение этих томов — по нашим советским законам это не документ, на основании которого можно присвоить не принадлежащую академику Академии наук СССР Лившицу очень ценную многотомную библиотеку книг, принадлежащих Ландау. У Лившица нет наследственных прав после смерти академика Ландау на присвоение этих книг.
Глава 46
Позывы газопускания стали все чаще и настойчивее, а медики все глубже стали влезать в психологию. Избегая встречаться с Лившицем в палате, я всегда уходила, когда он с врачом по физкультуре приходил к Дау.
Председатель консилиума Гращенков все время твердил о том, что физики должны его вовлечь в работу, чтобы отвлечь от боли. Гращенков говорил: 'Вот он сейчас придумал себе новую боль в животе. Надо, чтобы к нему приходил Лившиц, говорил с ним о физике и отвлекал его вредных мыслей о боли'.
Председатель консилиума, вероятно, забыл, сколько антибиотиков получил внутрь больной, когда разлагалась плевра легких, разорванная на куски сломанными ребрами. Пожар в легких был потушен американскими антибиотиками, больной выжил. Беда была в том, что Гращенков не был клиницистом, он и не подумал, что надо проверить кал больного на грибки. Медики больницы АН СССР получили историю болезни академика Ландау. В истории болезни не было ни одного анализа кала на грибки. Я увлекалась медицинской литературой в основном по травме мозга и осложнениям после мозговых травм. Я не верила, но была очень встревожена заключением Гращенкова о потере ближней памяти у Дау.
Как-то пришла к Дау. В палате у его изголовья сидит с мрачным видом академик Леонтович, оба молчат. Дау отвернулся, лежит лицом к стене, глаза закрыты. 'Дау, ты спишь?' — спросила я, наклонившись. Глаза приоткрылись, хитро блеснули, зрачком указал на Леонтовича и опять закрыл глаза.
Леонтович поднялся. Прощаясь со мной, он сказал: 'Дау со мной совсем не говорил'. Ушел очень расстроенный. Сразу я вспомнила тот год, когда в Президиуме АН СССР на Ленинском проспекте в кинозале шел фильм 'К далеким берегам'. Мы пришли с Дау, до начала бродили в кулуарах между старинных колонн бывшего дворца графа Воронцова.
Навстречу Дау шел академик Леонтович. Он явно хотел подойти к нему поговорить, а Дау шмыгнул за массивную белую колонну. Тонкий, гибкий, быстрый Дау исчез так внезапно, что я даже рот открыла от удивления. Леонтович, поискав его глазами, ушел. Так вот, до начала сеанса, как только на пути Дау возникал Леонтович, а это повторялось не один раз, Дау прятался за колонну.
— Дау, ты всегда говорил, что Леонтович очень честный и порядочный человек. Почему ты от него прячешься?
Сверкнув глазами Дау опять исчез. Оглянулась — на горизонте опять возник Леонтович.
— Дау, ты просто неприлично себя ведешь, ведь он, наверное, понял, что ты от него прячешься просто по-шутовски!
— Коруша, я действительно прячусь от Леонтовича, он нагоняет скуку. Я всегда помню о страшном суде. Бог призовет и спросит: 'Почему скучал? Почему разговаривал со скучным Леонтовичем?'.
— Ничего бы с тобой не случилось. Вот посмотри, как Игорь Евгеньевич Тамм очень оживленно разговаривает с Леонтовичем.
— А я не такая, я иная, я вся из блесток и минут, — изрек он свою любимую фразу.
Сейчас в палате Дау подтвердил всю сущность своей прежней натуры, но я и так давно уже уверилась, что его интеллект и мозг целы.
Визит Леонтовича меня очень огорчил. Я спросила медсестер, почему они вышли — Леонтович сам попросил их выйти или нет.
— Нет, Конкордия Терентьевна, здесь были врачи, а когда пришел этот академик, Лев Давидович повернул ся к стене и закрыл глаза. Врачи сказали: 'Это пришел очень важный академик, не мешайте, выйдите, пусть попробует поговорить с Ландау о физике'.
— Раечка, а долго сидел этот важный академик?
— Довольно долго.
Час от часу не легче. Что делать? Придя из больницы, я нажала кнопку звонка квартиры Лившицев, открыла дверь Леля.
— Леля, я пришла поговорить с Женей.
— Он в своей комнате.
Я постучала в его дверь, после разрешения вошла:
— Женя, мы оба с вами заинтересованы в выздоровлении Дау.
