— Ну вот, к примеру, сейчас, вас здесь много или вы одни?
— И не много, и не одни, это вам хорошо известно. Неужели подобные вопросы доставляют вам какое- то особое удовольствие? Все гораздо проще: мы одни, мы единственны во множестве, или, пожалуй, единственнизированное множество.
— (Так я и предполагал. Быстро отходим на прежние позиции, иначе все еще больше усложнится.) Пусть будет так, тогда вернемся к предыдущему пункту. А еще лучше — оставим в покое вопрос об их сопричастности всему бытию. Тем более что в конечном счете он или преждевремен, или вообще здесь неуместен. Предлагаю ненадолго вернуться назад и попытаться взглянуть на все это несколько иначе...
— Ради всего святого, куда уж иначе, если и смотреть-то не на что! Скажите, какой все-таки смысл в том, что они ограничены в небе, бытии и еще где-то там? Не в том ли, что они изначально воспринимают самих себя ограниченными?
— (Можно было побиться об заклад, что они ничегошеньки не поняли после таких-то объяснений...) Нет и еще раз нет, вот в чем все дело!.. А хоть бы и да, правда... В конце концов, смысл не только в этом... (Как тут еще скажешь?)
— Знаете, профессор, если вам так уж не по себе, отложим остальное до следующего раза.
(Они правы: взялся объяснять, а на деле водит всех за нос, потому что у самого в голове полная неразбериха.)
— Кажется, наш профессор погрузился в гордое молчание?
— Уместнее всего вам погрузиться в молчание и слушать меня внимательно. Попытаюсь еще раз донести до вас (а заодно и до самого себя) смысл этой чудовищности. Я не могу сказать, что это — следствие или причина. Ясно одно: они ограничиваются тем, что воспринимают себя изначально ограниченными и являются ими или одновременно являются ими. (Ну вот, даже слов подходящих не найду и вынужден ходить вокруг да около.)
— Опять двадцать пять! Что это значит?
— То, что они могут быть кем угодно и чем угодно, но при этом все равно остаются замкнутыми в некоем малом, которое вы можете себе представить или мысленно обособить, как только что делали по отношению к небу. Каждый из них, таким образом, жестко ограничен в своем собственном малом или, если хотите, во времени-пространстве.
— Жестко ограничен? То есть опять же самоограничен, строго говоря?
— Боже правый, да нет! Ограничен, именно ограничен. Каждый из них представляет собой твердый объект. Он имеет особую плотность, оказывает сопротивление внешнему воздействию и так далее и тому подобное. Каждый из них имеет, как они сами выражаются, тело! (Ну, что сейчас будет?!)
— Тело?
(Пока тихо. Они слишком ошарашены. Может, пронесло?)
— Тело! Нам это слово известно только в одном значении: небесное тело.
— Вот вы и представьте себе что-то в этом роде. Размеры можете пока в расчет не принимать. А впрочем, как хотите. Тела, различные по форме.
— И каждый из них имеет... То есть что значит «имеет»? Вы хотели сказать «является»?
— Ну да... я сказал «имеет», потому что... В общем, я имел в виду «является».
— Каждый из них является небесным телом.
— (Они ни о чем не догадываются.) Нет, не небесным телом, а просто телом. Более того, они прикреплены к различным небесным телам, зависят от них и не могут от них отделиться, а если и могут, то с большим трудом.
— Значит, они вроде спутников?
— Не-ет... Хотя, если разобраться, почему нет? Вы вполне можете мысленно сравнить их со спутниками. Правда, это были бы спутники, так сказать, sui generis[56]. Судите сами: у них нет даже собственной орбиты, а находятся они непосредственно на небесных телах. Как какие-нибудь паразиты вроде клещей.
— Так, а дальше?
— (Честно говоря, я не ожидал такого спокойствия. Видимо, они еще ничего не поняли.) Что — дальше?
— Но... допустим, все это так; тогда какая здесь связь с... Нет, вы знаете, профессор, давайте говорить откровенно: мы считаем, что это ваше предположение, если его можно считать приемлемым, эта ваша история, если в нее таки поверить, ничего в себе не несет. Мы, попросту говоря, абсолютно ничего в этом не поняли.
(Так я и предполагал.)
— А для чего, собственно, нужно это... тело? Как оно выглядит и ведет себя? И как вообще можно обосновать подобный способ существования?
— Ну-ну, не так неистово! Давайте пока довольствоваться тем, что мы установили: во-первых, они существуют, во-вторых, представляют собой тела, и тела материальные.
— Даже материальные?
— Ну да, а что, собственно, здесь такого? Взять, к примеру, нас самих. Хотя у нас и нет тела, мы материальны, как материальна любая вещь, поскольку является комбинацией энергий. Просто в их случае мы сталкиваемся с большей степенью комбинации материи или энергии.
— Конечно, конечно, однако же... Нет, до нас все-таки еще не дошло, нам до конца не ясно, в чем тут дело. Знаете что: давайте продолжим, если понадобится, вернемся к самому началу. Возможно, тогда, профессор, вам и удастся донести до нас смысл подобного абсурда. Вот вы, к примеру, сказали, что не уверены, является ли это тело или бытие тел следствием или причиной. Что именно вы имели в виду? Нельзя ли поподробнее?
— По-моему, ясно, что я имел в виду: тело или его наличие вполне может являться следствием их способа восприятия.
— Восприятия чего?
— Их способа восприятия вообще, восприятия бытия, восприятия всего.
— Хм, ну а если нет?
— Если нет, то возможен обратный вариант, при котором уже наличие тела могло породить, а в каком- то смысле и обусловить необходимость их способа восприятия.
— Вот видите? Это уже кое-что проясняет. Мы начинаем постепенно вникать в суть дела.
— Ай да молодцы!
— Да, ну а теперь?
— Что теперь?
— Как нам быть с этим телом? Прежде всего, какое оно?
— Вы хотите знать, как оно выглядит, каковы его форма и размеры?
— Нет-нет, мы спрашиваем, каково оно, в каком качестве оно существует, каким образом связано с бытием и так далее.
— Поверьте, вы несколько преувеличиваете мои познания. Все, что мы можем, — это предполагать, приводить различные доводы, обсуждать, да и то... в порядке дискуссии.
— Э-э, нет, сначала вы ошарашиваете нас неслыханными заявлениями, а теперь хотите пойти на попятный?
— Я... я говорю вам только то, что знаю, и было бы бесполезно...
— И еще: когда же наконец вы решитесь рассказать нам о смерти? Или вы уже успели об этом позабыть?
— (Они опять начинают дерзить, впрочем, это можно считать добрым знаком.) Что ж, думаю, теперь самое время поговорить и о смерти, более того — углубиться в самую суть этого вопроса.
— Так давайте же!
— Итак, они ограничены в пространстве...
— Или времени, если угодно. Это мы уже единодушно признали.
— Минутку, минутку. Пространство и время, безусловно, сводятся к одному и тому же; они, безусловно, составляют единое целое, но только в качестве понятия или понятий, а не в качестве...
— В качестве чего?
