напоминавшего трубу.
Я, наверное, потеряла сознание, потому что, придя в себя, увидела, что лежу на каменном полу, повернув голову к двери, из-за которой доносился стук пишущей машинки. У меня жестоко болело горло: я, должно быть, сорвала голосовые связки.
Но вот стук машинки прекратился, и под дверью появился лист. Дрожа от отвращения, я взяла его кончиками пальцев и прочла:
«Теперь ты, надеюсь, поняла. Эта последняя попытка принесла новое бедствие. Ты, по-видимому, узнала часть головы Данделло. До этого превращения у меня была голова мухи. Теперь от мухи остались лишь голова и рот, а остальное восполнилось частичной реинтеграцией головы исчезнувшего котенка. Теперь ты понимаешь, наконец, Анн? Мне необходимо исчезнуть. Стукни три раза в знак согласия, и я тебе объясню, что делать».
Да, он был, безусловно, прав – ему следовало навсегда исчезнуть. Я сознавала, что не должна предлагать ему новых опытов, что каждая попытка может привести к еще более страшным изменениям. Я подошла к двери, открыла рот, но мое воспаленное горло не сумело издать ни звука. Тогда я три раза постучала, как он просил.
Об остальном нетрудно догадаться. Он изложил на бумаге план, и я одобрила его.
Дрожа, с пылающей головой, я последовала за ним в цех. В руках я сжимала подробную инструкцию о том, как пользоваться молотом.
Подойдя к электрическому молоту, он еще раз обмотал свою голову и, не оглянувшись, не махнув рукой, лег на землю так, чтобы голова оказалась точно под молотом.
Дальнейшее было не так уж страшно: я помогла уйти из жизни не мужу, а какому-то чудовищу. Мой Боб исчез уже давно. Я только выполняла его желание.
Глядя на тело, я нажала красную кнопку спуска. Бесшумно, но не так уж быстро, как я думала, металлическая масса опустилась вниз. К глухому звуку удара о землю примешался сухой хруст. Тело моего… чудовища, содрогнувшись раз, больше уже не шевелилось.
Я подошла к нему и лишь тогда заметила, что правая рука – рука мухи под молот не попала. С трудом преодолевая отвращение, стуча зубами и всхлипывая от страха, я переместила сухую руку, оказавшуюся необычайно легкой. Потом я вторично опустила молот и стремглав выбежала из цеха.
Остальное вам уже известно. Поступайте, как сочтете нужным».
На другой день инспектор Твинкер зашел ко мне на чашку чая.
– Я только что узнал о смерти миссис Браун, и так как я занимался вашим братом, мне поручили и это дело.
– И к какому выводу вы пришли?
– У доктора мет никаких сомнений. Леди Браун приняла цианистый калий.
– Пойдемте ко мне в кабинет, инспектор. Я дам вам прочесть любопытный документ.
Пока я курил трубку у камина, Твинкер, сидя за письменным столом, серьезно и внешне невозмутимо читал «исповедь» моей невестки. Закончив, он аккуратно сложил листки и протянул их мне.
– Что вы об этом думаете? – поинтересовался я, бросая листы в огонь.
Инспектор ответил мне не сразу. Выждав, пока пламя поглотит листки, он сказал, глядя на меня в упор своими прозрачными светлыми глазами:
– По-моему, это окончательно доказывает, что леди Браун была безумна.
– Без сомнения, – закуривая трубку, кивнул я.
Мы помолчали, глядя на огонь.
– Странная со мной вещь произошла, инспектор.
Пошел я на кладбище, на могилу брата. Там никого не было.
– Я там был, но решил вам не мешать.
– Вы меня видели?
– Да, я видел, как вы закапывали спичечный коробок.
– Знаете, что и нем было, инспектор?
– Надо полагать, муха?
– Я нашел ее утром в саду. Несчастная запуталась в паутине.
– Она была мертвая?
– Не совсем. Но я ее тут же прикончил камнем.
Голова у нее была белой-белой.