вытащило меня из постели и привело на этот плот, но теперь я сомневаюсь, стоит ли раскапывать прошлое, как старую могилу, — как бы не завоняло.
Об этом я не задумывалась. Не прикидывала такой вариант: а что, если мама и Брайан встретятся, но ничего не вернется, не станет, как было семнадцать лет назад, и не выйдет из нас счастливой семейки. Еще одно откровение, и оно понравилось мне ничуть не больше первого. Пожалуй, я бы все-таки предпочла наивность и невинность.
— Ты расскажешь детям о том, что я сделал? — спросил он. — Или я должен рассказать?
— Не стоит, — сказала мама. — Может быть, как-нибудь потом, если тебе нужно выговориться. Но ни ты, ни я не в силах вернуть прошлое. Нам до конца нести каждому свой терновый венец. Сколько ни говори, а от этого венца не избавимся.
— В моем шипы острее, — сказал он, — но так и должно быть. Воспоминания замучили меня до полусмерти, и я хотел, чтобы вы все узнали. Мне стало лучше оттого, что я рассказал. То, о чем я рассказал, от этого не стало лучше, но теперь мне легче жить с этим. Надеюсь, это не потому, что я возложил часть бремени на тебя?
— Нетяжкое бремя, — сказала мама.
— Спасибо, Хелен! От всей души спасибо. Отправимся в путь завтра? Я должен покинуть церковь. Не придется писать письмо с прошением об отставке — достаточно попросту уйти. Что толку читать проповеди перед пустыми скамьями? И дом я тоже оставлю. Дом предназначен для проповедника, а я больше не проповедник.
— Вот и хорошо, — сказала мама. — Завтра с утра перенесем вещи на плот и отплывем.
Я увидела, как мама обеими руками обхватила голову проповедника и два силуэта слились в один. Мама поцеловала его. Нет, я прежде совсем не знала свою маму.
Они продолжали о чем-то негромко говорить, держась за руки, преподобный Джек Джой малость всплакнул. Мама обняла его, они тесно прижались друг к другу и снова поцеловались, на этот раз по- настоящему, как Джинкс это определяет, «взасос».
Смотреть на это дело мне не хотелось, так что я поднялась и побрела обратно к дому, на свое одеяло. Прилегла и стала думать о Джарене, о том, как он умирал, горел заживо, прикованный к пню, и все из-за чужой лжи. Думала я и о маме, о том, что она куда более живая и настоящая, чем мне казалось, и о том, как она целуется на плоту с преподобным, а может быть, и не только целуется. Ни избавиться от этих мыслей, ни разобраться в них.
Прошло какое-то время, и дверь отворилась. На пороге я увидела мамин силуэт, а за ней, высоко в небе, сверкали зарницы. Еще я увидела за ее спиной преподобного Джоя, который брел к своей машине. Мама прикрыла дверь и бесшумно двинулась к себе в спальню.
И я тут же заснула, будто забыла обо всем, что меня тревожило.
Вскоре меня разбудил деревянный треск. Я подскочила, как и все, кто был в доме: под очередным ударом дверь сорвало с петель, и на пороге показались две фигуры в шляпах. От них даже издали разило потом и выпивкой. Один из них держал в руках фонарь, широкий луч пронизал комнату и ударил мне прямо в лицо, ослепляя. Джинкс пошевелилась и что-то пробормотала в изумлении, и один из пришельцев пнул ее ногой так сильно, что она распласталась на полу без движения. Лишь слегка подергивалась — значит, хотя бы жива.
Мама вбежала в спальню, и тот же мужчина шагнул ей навстречу. Резкий взмах — и мама, вскрикнув, тоже рухнула на пол.
— Прекратите, черт побери! — заорала я, вскакивая на ноги.
— Как всегда, сама любезность, — произнес знакомый голос. — Быстро села, пока я и тебе не врезал, Сью Эллен!
Луч, светивший мне в глаза, заметался по комнате. Я невольно следила за ним глазами. Луч коснулся одеяла, где тихо сидел Терри.
— А вот и педик, — сказал первый голос.
— А чертов проповедник где? — откликнулся второй, и его я тоже узнала.
Они сделали еще несколько шагов в глубь комнаты, обнаружили лампу и зажгли ее от фонаря. Зажигал одноглазый констебль Сай, а дружка его, того, кто пнул Джинкс и ударил маму, я еще недавно звала «дядя Джин».
4
— Так, — заговорил, оглядывая нас, дядя Джин. — Жена моего брата Хелен — в доме другого мужчины, заметьте себе — и ее нахальная дочка, а также педик и беглая негритянка. А проповедник где?
Нетрудно догадаться: все это время они нас искали. И хлопотать особо не пришлось, порасспрашивали вдоль реки, пока не наткнулись на человека, который видел нас и все разболтал. Учитывая, что паства отшатнулась от преподобного, никто бы не стал его покрывать. Подумали, должно быть, что нас ищут сборщики долгов, и заложили чужаков вместе с проповедником. Я бы в первую очередь поставила на ту, которая всегда пересаливала цыплят.
— Я не вернусь туда, — сказала мама, поднимаясь с пола. Рукой она держалась за щеку, по которой пришелся удар.
Джин уселся за стол.
— Догадываюсь, Хелен. А где проповедник?
— Он уехал, — вмешалась я. — Прихожане его выгнали. Рассердились, что он поселил нас тут. Он и уехал.
— Вот как? — произнес Сай. Он положил руку на кобуру, и там она покоилась, в любой момент готовая к новому движению, как пташка, вспорхнувшая на ветку. В этот момент я вполне поверила историям про то, из чего сшита его кобура. — Джин, — сказал он. — Загляни-ка в спальню, тащи сюда проповедника в исподнем или без.
— Стыдитесь, как вы могли такое подумать! — возмутилась мама.
— Не выставляйся передо мной, девочка, — посоветовал ей Джин. — Ты-то штанишки скинула еще прежде, чем познакомилась с моим братом. Ведь так? И с тех пор там еще не один мужик побывал. Хотел бы я знать, почем ты берешь.
Даже в темноте я почувствовала, как мама вспыхнула — от нее прямо жар пошел. Джин, двигаясь в сторону спальни, прошел мимо мамы и хлопнул ее по заднице.
— Знаешь, — сказал он, — я всегда думал, что мы с тобой могли бы неплохо позабавиться — и время еще не упущено.
Мама развернулась и плюнула ему в лицо.
Джин вытер попавшую ему на щеку слюну и ухмыльнулся:
— Скоро, детка! Жди меня!
— Хватит болтать, дело делай! — прикрикнул констебль Сай.
Джин пошел в спальню. Пока он там осматривался, констебль Сай заговорил с нами:
— Вам всем лучше бы развязать языки. Я — представитель закона.
— Вы находитесь за пределами своей юрисдикции, — напомнил ему Терри.
— Ты всегда был слишком умен, — проворчал констебль Сай. — Но, полагаю, ты уже сообразил, что на юрисдикцию мне плевать. Я же не собираюсь вести вас в тюрьму и сдавать деньги в банк.
Джин вернулся.
— Там никого нет.
— Странно, — протянул констебль, поглядывая на маму.
Джин подошел к леднику, достал банку из-под варенья, в которой были сливки, снял крышку и принялся жадно пить, проливая себе на грудь. Напился, рыгнул, вернулся к столу и уселся. Остатки сливок поставил возле себя. Одну половину его лица ярко подсвечивал фонарь, вторая, в тени, как будто провалилась и исчезла.
