— Палец оторвало? — переспросила женщина.
— Да, мэм, зажало, когда плот разломался, и отрубило ему кончик пальца. Мы пошли дальше пешком, искали, как отсюда выбраться.
Пришлось маленько приврать — не говорить же незнакомцам, что за нами гнался безумец с мачете и что он, скорее всего, прячется где-то рядом.
— Мы приехали на поезде, — заговорил старший из двух мужчин. — Вон там, — он ткнул пальцем себе за спину, — дорога идет вверх, и поезд притормаживает. Самое место, чтобы соскочить. Надоело болтаться в товарном вагоне. Едешь, едешь, а когда наконец спрыгнешь, все еще кажется, будто пол ходит под ногами. Я вот только что оправился наконец. Но все-таки, может, мы зря спрыгнули. Застряли тут посреди леса. Поезд мне уже поперек горла встал, но теперь я бы рад снова в нем очутиться.
— Мы прошли сколько-то пешком, — добавила женщина.
— Наверное, мы постараемся сесть на следующий поезд, — продолжал старший. — Хотя тут место неподходящее, чтобы запрыгнуть.
Я посмотрела в ту сторону, куда указывал старик, — так, значит, рядом, в каких-нибудь ста шагах от нас, проходила железная дорога?
— Когда будет поезд? — спросила я.
— У нас нет расписания, — сказал младший из двоих мужчин. — Для нас это новое дело — бродяжничать. Мы к такой жизни непривычны. В деньгах никогда не купались, что правда, то правда, но если уж дошло до того, что работы нет вовсе, а если где и дают работу, так за ней сразу очередь из пятидесяти человек…
— Джуд, — остановила его жена. — Она простой вопрос задала, к чему ей выслушивать всю нашу историю?
— Я не против, мэм, — сказала я.
— Мы были там, в Пыльной Чаше[2] в Оклахоме, — заговорил старший. — В тот день, когда обрушилась первая песчаная буря. В жизни ничего подобного не видывали.
— Такого, наверное, нигде не видывали, — сказал сын.
— Не, — сказал старик, — нигде не видывали.
— Зачем девочкам все это слушать? — повторила женщина, однако старика уже было не остановить.
— Спервоначалу, — сказал он, — вдали, на горизонте, это было похоже на тучу, только цвета странного и слишком низко, у самой земли. Оно подошло ближе, и я подумал, это смерч, но это был не смерч. Ветер словно гнал огромные шары из хлопка — высотой выше дома, шириной во весь городок. Только они были не из хлопка, а из песка. Птицы изо всей мочи летели впереди, пытаясь удрать. И вот оно явилось. Ударило в дом — выбило окна, разбросало во все стороны стекло и грязь. Сорвало занавески, порвало их в клочья. Потемнело так, так, черт побери, потемнело, что мы лиц друг друга не видели. Удар, еще удар, один за другим. Мы упали на пол, вжались лицами в пол, хрипели и кашляли. А когда оно пролетело дальше, мы вышли и осмотрели наши поля — ни травинки, ни колоска. Песчаная буря повыдирала все из земли, унесла и саму почву. Весь добрый чернозем унесло, Господь один ведает куда. И на том бури не кончились. Все новые приходили, одна за другой. Мы чинили окна, затыкали дыры тряпками, делали пасту из муки и заклеивали щели. Но этим бурям все наши усилия нипочем. Я думал, это то самое, про что написано в Библии. Последние времена. Потом я уже молился, чтобы это и вправду был конец, потому что еды уже не осталось, такой еды, чтобы ее можно было есть. Сперва у нас были кролики. Они голодали, как и мы, они потеряли всякий страх и скакали повсюду. Они так отощали, что мужчина съедал за один присест трех кроликов и не наедался. И на вкус они были как песок, сколько их ни вари. Словно этого было мало — налетел торнадо и давай швырять наш дом по всей Оклахоме. Что нам оставалось? Подобрали вещички, которые не унесло ураганом, закинули в грузовик — его, к счастью, торнадо не утащил вместе с домом. Грузовик всего лишь перекувырнулся пару раз и встал на колеса. Нам повезло. Мотор был забит песком, но работал.
Мы отправились в Калифорнию собирать апельсины, и тут уж нам не так повезло. Туда пол-Америки съехалось. Целый день рвешь пуп, не наработаешь на мешочек муки. А зачем мы сюда повернули, сам не знаю. Тут позеленее, чем в Оклахоме, но работы тут нет. Мы решили двинуть куда-нибудь еще.
— Куда? — спросила я.
— Куда-нибудь, — ответил он.
— Ну что ж, теперь ты всю нашу историю рассказал с начала до конца, — сказала женщина свекру.
— Похоже на то, — понурился он. — Похоже на то. Слишком долго это во мне сидело.
— Сидело-сидело и выскочило, — вздохнула женщина. — Ладно, так что ваш друг? — обратилась она ко мне и Джинкс. — Тот раненый мальчик? Идти он может?
— Не знаю, — сказала я.
— Если привести его сюда, к огню, я смогу осмотреть его руку. Мне в свое время немало довелось ран полечить.
— Попробуем притащить его сюда, — сказала я.
— Джуд и Бун помогут вам, — предложила женщина. — И мы можем поделиться с вами ужином.
— Не так уж у нас много еды, — проворчал Джуд. — Одни только бобы, и тех не вдоволь на столько ртов.
— Тише, Джуд, — шикнула на него женщина. — Мы поделимся, даже если на каждого придется по одной ложке.
Джуд покосился на жену, потом уставился в огонь. Очевидно, он по опыту знал, что ее не переспоришь — ни в вопросе о распределении бобов, ни в каком другом.
— Там еще один человек остался, — сказала я. — Моя мама.
— Веди обоих сюда, — ответила женщина.
Джуд обреченно мотнул головой, указывая на жестянку с бобами:
— Вам, я так понимаю, нечего добавить к общему ужину?
— Нет, сэр, — ответила я. — Все наши припасы ушли на дно, уцелела только малость, и та несъедобная.
— Что поделаешь, — вздохнул Джуд. — Пошли посмотрим, удастся ли нам перенести к костру вашего приятеля. Но помните: у меня при себе пушка есть.
Он вытащил из кармана пиджака и предъявил нам «пушку», крошечный пистолетик со взводным механизмом наверху и спусковым крючком внизу — оба слегка болтались. Наверное, если бы он решил кого-то застрелить, жертве пришлось бы привалиться грудью к дулу, а то бы ничего не вышло — да и в таком случае пистолет с тем же успехом мог попросту взорваться в руках у Джуда.
— Мы вовсе не хотим, чтобы нас пристрелили, — заявила Джинкс.
Все так и подскочили. Она столь долго и упорно молчала, про ее существование уже почти забыли.
— Никакой стрельбы, — пообещал Джуд.
Он спрятал пистолет в карман, и мы вместе двинулись к берегу.
3
Дотащить Терри до костра оказалось нелегко, но мы все-таки справились.
Мы сидели и отдыхали, пока женщина — теперь мы узнали ее имя, Климентина, — осматривала руку Терри. При свете костра рука выглядела совсем скверно. Еще больше распухла, сделалась лиловой, от запястья к локтю поползли черные полосы. От раны жуть как пахло — гнилым, протухшим мясом.
Мужчины оба, как по команде, уставились на маму. Ничего плохого у них на уме не было, просто оторопели, повстречав такое в лесу. Мокрая, словно побывавшая под дождем курица, она все равно казалась особенной, и я вновь позавидовала ей. Может, я и ничего с лица, но такой, как она, мне никогда не
