Сена на тот момент). В 1958 г. культ Ким Ир Сена был восстановлен и очень быстро достиг того уровня, на котором находился накануне 1956 г. Впоследствии он непрерывно усиливался, и к началу 1970-х гг. дошел до высшей точки своего развития, временами приобретая совершенно гротескные формы, которые и поныне хорошо памятны бывшим читателям журнала «Корея». Верность вождю объявлялась высшей патриотической добродетелью. Летом 1957 г. Хван Чан-ёп, недавний выпускник Московского университета, ставший впоследствии главным пхеньянским идеологом, написал в подготовленной им брошюре: «Всем известно, что фракционеры демагогически называют 'культом личности' ту любовь и уважение, которое массы испытывают по отношению к лидерам нашей партии, и, поступая таким образом, пытаются разделить массы и вождей, уничтожить уважение и доверие масс к нашей партии и ее лидерам»[433].
Судя по публикациям в «Нодон синмун», возрождение культа Ким Ир Сена стало особо заметным в последние месяцы 1958 г. Начиная с ноября — декабря его имя стало все чаще появляться на страницах этой газеты, порой в сопровождении восторженных панегириков, адресованных «вождю корейского народа». Развитию этого процесса способствовал и официальный визит Ким Ир Сена в Китай и Северный Вьетнам (с 21 ноября по 10 декабря 1958 г.). В этот период северокорейскую печать наводнили статьи, прославлявшие величие и мудрость Ким Ир Сена. Большинство из них были взяты из китайских средств массовой информации, которые награждали Кима щедрыми эпитетами, обычно предназначавшимися одному лишь председателю Мао. За переводными славословиями вскоре последовали и корейские. Как отметила Ким Сок-хян, на всем протяжении истории КНДР изменения в способах представления вождя в пропаганде часто связывалось с заявлениями иностранных средств массовой информации или зарубежных поклонников Ким Ир Сена. Только после того, как иностранцы делали несколько заявлений в «новом стиле», к ним присоединялись северокорейские издания[434]. Влияние этого визита на развитие культа личности могло проявляться и другим образом. Не исключено, что Ким Ир Сен и его окружение попытались перенести на корейскую почву культ Мао, который при непосредственном знакомстве вполне мог произвести на них немалое впечатление. В любом случае уже в январе 1959 г. посол А. М. Пузанов, с неодобрением отмечая в своем официальном дневнике резкое усиление культа личности, связал это обстоятельство именно с недавней поездкой Ким Ир Сена в Китай[435] .
На возрождение культа личности указывали не только все более частые упоминания имени Ким Ир Сена в официальной печати. На публичных мероприятиях снова появились его портреты, а в газетах гораздо подробнее стала освещаться его официальная деятельность, разнообразные поездки по стране и встречи с «массами»[436]. С конца 1958 г. по всей Северной Корее в массовом порядке появляются «кабинеты изучения революционной деятельности Маршала Ким Ир Сена» (кор. ким иль сонъ вонсу хёкмёнъ хваль-дон ёнгусиль). Позже официальная историография заявляла по этому поводу: «За короткий период в конце 1958 г. и первой половине 1959 г. 'кабинеты изучения революционной деятельности Маршала Ким Ир Сена' были организованы почти во всех правительственных учреждениях, на заводах, в сельскохозяйственных кооперативах и школах нашей страны» [437]. В декабре 1958 г. в одной только провинции Сев. Пхёнъан действовали 863 таких «кабинета»[438]. Размах и согласованность этого движения говорит о том, что оно возникло не спонтанно, усилиями особо усердных местных чиновников, а было организовано из центра.
Эти новые веяния в северокорейской официальной идеологии вызвали недовольство советских дипломатов. В СССР после смерти Сталина обожествление правителя «вышло из моды», и, когда в конце 1970-х гг., окружение Брежнева предприняло вялую попытку возродить эту традицию, эти усилия были скорее восприняты как повод для шуток и не имели серьёзного политического значения. Поэтому быстрое усиление культа личности Ким Ир Сена рассматривалось советскими наблюдателями как еще один показатель того, что Северная Корея идет «неверным курсом». В январе 1959 г. посол А. М. Пузанов в своем официальном дневнике подробно описал очевидные признаки усиления культа личности Ким Ир Сена. Так как посол был достаточно осторожным политиком, его слова звучали нейтрально, однако не составляет труда заметить, что он не одобрял происходившие перемены[439].
10. РОЖДЕНИЕ «ПАРТИЗАНСКОГО ГОСУДАРСТВА»
В конце 1950-х гг. существенным изменениям подверглась официальная трактовка недавнего прошлого страны. В новой версии истории Северной Кореи, широко распространившейся с конца 1957 г., особое внимание уделялось реальным или вымышленным деяниям Ким Ир Сена и его маньчжурских партизан. Если раньше Ким Ир Сена представляли как
Новый миф активно распространялся в официальной печати, на страницах которой появилось огромное количество публикаций, посвященных маньчжурским партизанам и их былым победам. В 1958 г. в ежемесячном журнале «Кынлочжа», официальном печатном органе ЦК ТПК, было опубликовано 11 статей на исторические темы. Еще 10 статей появились в 1959 г. Однако среди публикаций 1958 г. только две были связаны с деятельностью партизанских отрядов, а вот в 1959 г. уже семь из десяти статей рассказывали о подвигах (большей частью придуманных или, по крайней мере, преувеличенных) маньчжурских воинов Ким Ир Сена.
Новый официальный подход к истории удовлетворял трем важным требованиям: во-первых, подчеркивалась особая роль Ким Ир Сена, изображавшегося Единственным Истинным Вождем корейского коммунистического движения; во-вторых, корейскому коммунизму придавался более «национальный» вид; в-третьих, по возможности «удревнялась» история Трудовой партии Кореи, которая теперь казалась до неприличия короткой. Как отмечал в своей статье Ли Сон-ун, «несмотря на то, что история нашей партии коротка, у нее глубокие корни»[440]. Статья, опубликованная в 1957 г. в майском номере «Кынлочжа», заявляла примерно то же самое, но в дополнение подчеркивала особую роль Ким Ир Сена: «В Корее в период правления японского империализма не была восстановлена единая марксистско-ленинская партия, однако истинными коммунистами, преданными товарищу Ким Ир Сену, была создана организационная и идеологическая база для [будущего] основания марксистско-ленинской партии»[441]. Для нас, знакомых с теми трагикомическими формами, которые обожествление Ким Ир Сена приняло в 1970-1980-х гг., фраза о «преданности Ким Ир Сену» может представляться вполне безобидной, но в условиях 1957 г. ее появление было важным показателем того, что официальные мифотворцы начали создавать образ Великого Вождя, всезнающего руководителя коммунистического движения с момента его возникновения. Авторы таких публикаций делали вполне предсказуемый вывод: «Главные исторические корни всех этих [достижений КНДР] лежат в антияпонской революционной борьбе, которую с 1930-х гг. вели истинные коммунисты, возглавляемые товарищем Ким Ир Сеном»[442].
В декабре 1957 г. в журнале «Кынлочжа» Хван Чан-ёп опубликовал разгромную рецензию на недавно вышедшую монографию Ли Чхон-вона «Борьба за гегемонию пролетариата в Корее»[443]. В пространной рецензии содержалась резкая политическая критика Ли Чхон-вона, ведущего корейского историка, члена-корреспондента АН КНДР, который был отцом-основателем северокорейской марксистской историографии и в отличие от большинства своих коллег никогда не сотрудничал с японской колониальной администрацией. Долгое время Ли Чхон-вон являлся директором Института истории Академии Наук. Он впал в немилость летом 1957 г., несмотря на все свои попытки избежать опалы. Главное обвинение, выдвинутое против него Хван Чан-ёпом, заключалось в том, что в своей книге, которая рассматривала историю северокорейского коммунистического движения, Ли Чхон-вон
