этой страной, чем товарищ Ким Чен Ир? Им могут оказать интернациональную помощь при возвращении к правильным нормам кимирсеновской партийной жизни или еще чего-нибудь такое. По крайней мере, опасение такое присутствует, поэтому Северная Корея, одной рукой, естественно, принимая эту помощь, в то же время старается напоминать своим поданным, что с китайцами лучше не водиться. А у России, как все понимают, нет ни стимула, ни возможности чего-то там предпринять, просто позитивный образ. Вот такая игра.
Гриценко: Стандартный вопрос, который всегда задается, поэтому и забыл задать. Как быть с американскими войсками в Южной Корее? Куда они, чего они, что с ними?
Ланьков: Бдят. Формально – берегут свободный мир. Фактически, конечно, – часть новой стратегии, целью которой является не Северная Корея, а Китай. Но с другой стороны, именно в рамках этой стратегии присутствие именно в Южной Корее не так уж важно. И сейчас, судя по моему опыту частого и регулярного общения с американскими военными существенно выше сержанта, могу сказать, что в американских частях потихоньку крепнет почти консенсус насчет того, что вывод американских войск из Южной Кореи является лишь вопросом времени. Потому что в стране достаточно сильны и потихоньку, медленно, подспудно, но неуклонно усиливаются антиамериканские настроения, потому что условия пребывания порой достаточно тяжелы и разорительны для американцев, потому что при нынешнем оружии и стратегии все то, что они делают для сдерживания Китая из Южной Кореи, можно делать из Японии. Поэтому я полагаю, что вывод как минимум сухопутного компонента – это вопрос времени, причем не очень большого. Сейчас, как вы знаете, идет сокращение, сейчас порядка 27 тыс., сокращение продолжается. Через какое-то время, я думаю, последний сухопутный воин корейскую землю покинет. А вот флот, авиация, базы, склады и территории, которые используют под склады и оружие, может быть, задержатся на какое-то время, опять-таки, возможно, конечное. Я не удивлюсь, если в не очень близком, но обозримом будущем – 20-30 лет – произойдет вообще полный вывод всех войск. Ну, допустим, война с Китаем. Не будут же американские танки с грозным рычанием нестись по маньчжурским равнинам на Пекин. Сейчас другие времена и другие способы. Речь даже больше идет не о войне, а о сдерживании. А в Японии лучше, в отличие от Кореи. Потому что Корея не очень боится Китая, а Япония страшно боится Китая.
Гриценко: А в Южной Корее не боятся, что Северная Корея снова совершит знаменитый прорыв?
Ланьков: Нет. И я думаю, что правильно не боятся. Потому что при нынешней ситуации это чисто проигрышная ситуация. Конечно, они могут поубивать кучу народа в Сеуле, в котором я тоже живу, неприятно, но выиграть войну они не смогут. Они смогут нанести потери, создать хаос и могут на это пойти, если у них совершенно безнадежное положение в слабой надежде, чтобы под шумок выторговать какие-то приемлемые условия. Но, скорее всего, они на это все-таки не пойдут, потому что слишком велико военное, техническое, экономическое превосходство Юга. Даже этот небольшой реальный шанс войны южнокорейским общественным мнением практически полностью игнорируется. Тут надо учесть, что в Южной Корее сейчас существует очень розовая, идеализированная картина Северной Кореи. Южнокорейское общественное мнение – в основном умеренно левое, умеренно националистическое – не хочет слышать ничего плохого о Севере. И вопрос: «Они же наши братья, мы одной крови, ты и я… Как же они на нас нападут?» Хотя, повторяю, рациональная основа есть, нападение маловероятно.
Гриценко: И последний вопрос. Есть ли у Ким Чен Ира дети?
Ланьков: Есть, и много. Мы знаем, как минимум, о трех сыновьях, но не исключено, что их куда больше.
Денис Дубровин: <Приветствует лектора на китайском языке> Это мой учитель древнекитайского языка <Андрей Ланьков>, которого я не видел 10 лет.
Ланьков: Это чудесное место! Я встречаю второго человека… Я не чаял тебя здесь найти, в отличие от Кирилла Юрьевича.
Дубровин: Пользуясь случаем, я все-таки хочу спросить. Древняя история позволяет экстраполировать ее на современность и понять, что же будет в будущем. Мы сейчас слушали лекцию о современной истории Кореи. Как вы считаете, она может помочь нам понять современность России, ее будущее?
Ланьков: Скажу честно: думаю, что никак. Я не вижу сейчас связи. То, что мы наблюдаем сейчас в Северной Корее, действительно очень похоже на Советский Союз, только в чем-то карикатурный, усиленный. Обычный вопрос – «На какой Советский Союз похоже?» Я скажу, что идеологически, политически – 1948 г. В умах, может быть, 70-е гг. Реальная экономика – чуть ли не 1991 г. Но для нас то, о чем мы говорим, – это уже все-таки прошлое. Они идут очень своеобразно, специфически по пути, пройденному Советским Союзом, но с очень сильными своими поворотами. Скорее, мы им показываем их будущее. И, наверное, уже прозвучавший вопрос о разочаровании, об интеллигенции и т.д.: все, что мы наблюдали и наблюдаем в России, – это то, что их ждет.
Лейбин: Не хотите ли вы что-то сказать в завершение? Может быть, мы не задали какой-то вопрос, который надо было задать?
Ланьков: Ничего не приходит в голову. Благодарю за внимание всех, кто пришел, тут полуожиданные и совсем неожиданные сюрпризы появились в аудитории. И большое вам спасибо за внимание.
