Демобилизовавшись, Анатолий Степанович поступил на работу в краевое отделение Когиза. Каждое лето в С. собиралась большая семья Ломакиных. Звенели голоса внуков в разросшемся саду, сыновья крутили «солнце» на турнике перед домом, и по-прежнему не отставал от них Анатолий Степанович.
Но что делать, если в сердце по-прежнему безраздельно царит первенец Юрий? Все напоминает отцу о старшем сыне. Не освободиться, видно, от горьких дум, пока не побывает он на родной могиле.
Один из своих отпусков Ломакин решил посвятить сыну.
Вдоль озер, лесными дорогами, где пешком, а где на попутных машинах добрался он до места. По этим дорогам шел когда-то в свой последний путь его Юрий. Только тогда была зима, озеро замерзло, белые шапки покрывали лапы елей. А сейчас краснели гроздья рябины, сосны отражались в зеркальной синеве Селигера...
В деревне Залесье Ломакин познакомился с председателем колхоза «Ясное утро» Дмитриевым — приветливым, трудолюбивым человеком, мастером на все руки. Председатель повел приезжего на могилу Юрия, вернее, к большой братской могиле советских воинов, павших в боях 1941 года.
Могила была огорожена ольховыми слежками, окрестные жители по мере своих сил ухаживали за ней, но видеть пробившийся кое-где бурьян было обидно отцу до слез. До вечера он прибирал могилу, колхозники помогли накатить на могильный холм большой, в несколько десятков пудов весом, камень- валун.
Пока Ломакин хлопотал у могилы, сзади подошла девушка, спросила:
— Вы отец Юры?.. Я его хорошо знала. Он жил у моей тетки в Заболотье.
Расспросив девушку, Анатолий Степанович направился в Заболотье, разыскал дом колхозницы Матрены Антоновой, на квартире которой его сын прожил почти полмесяца. Старая женщина не забыла Юрия. Да и как забыть, если Юрий участвовал в сборах ее сына, когда того призвали в армию, помогал по хозяйству. Добрый был паренек, душевный!
Из Заболотья подразделение, где служил Юрий, передислоцировалось ближе к передовой, в деревню со старинным русским названием Овинец. Это была небольшая деревенька, дворов в тридцать. Дома с высокими крышами, с резными наличниками, с деревянными петухами на крыльце. Лужайки перед домами поросли мелкой травой-муравой, почти к каждой избе сиротливо жались северные березки.
Ломакин отыскал кирпичный домик, о котором говорила ему тетка Матрена. Здесь жила семья Фоминых.
Молодая женщина, сидевшая у окна с девочкой на руках, внимательно оглядела пришельца.
— Вы, наверное, воевали в наших местах? — спросила она.
— Нет, я воевал дальше, на юге. А вот мой сын Юрий Ломакин...
— Юра, старшина? — перебила его женщина и крикнула в глубину дома: — Мама, посмотрите, кто к нам приехал! Папаша того паренька, который мне всегда сахар отдавал, говорил, что у него от сладкого зубы крошатся.
Подошла старуха, и обе женщины наперебой начали вспоминать Юру. Он частенько говорил о своем городе, семье, отце, мечтал, как вернется после победы домой, звал хозяев избы в гости, обещал и сам с батей приехать — поплавать вместе в Селигере, половить рыбку...
Больно и радостно было слушать отцу эти рассказы.
В ночь перед наступлением солдаты поужинали, выпили припасенные на этот случай сто граммов. От ужина Юрий отказался, только пожевал сухарь, а свою порцию водки отдал хозяину.
— Отец наказывал, — сказал Юрий серьезно, — в бой надо идти чистым.
Хозяева благословили воинов на ратный подвиг, на защиту древней новгородской земли, старуха осенила детей по русскому обычаю крестом. Хозяйская дочь проводила старшину до околицы.
Так и ушел он по заснеженной дороге в морозную ночь, ушел навсегда...
И вот что мучило старого воина все время — и на фронте, и дома, и сейчас, на месте былых боев: не погиб ли его сын исключительно по молодой горячности своей, не был ли он один в самую трудную минуту своей жизни, билось ли рядом с ним живое верное сердце?
Бой, как установил Анатолий Степанович, изучая историю полка, поначалу сложился не совсем удачно.
В 4.00 атакующие подразделения должны были занять исходные позиции у деревни Залесье, превращенной противником в опорный пункт, с нескольких сторон внезапно ударить по врагу. Но противник, освещавший ракетами местность перед собой, обнаружил взводы. Вдобавок молодые, необстрелянные солдаты жались друг к дружке, вместо того чтобы использовать каждый камень и канаву для маскировки. Лишь в 7.00, с трехчасовым опозданием, были заняты исходные позиции для атаки.
Только славная третья рота, старшиной которой был Юрий Ломакин, в точно назначенное время заняла позиции. Условленных сигналов от соседей не было, солдаты залегли на снегу. Старшина со своим другом младшим политруком Деминым решили показать пример воинам. Они поползли к дзоту, темневшему в конце снежной поляны: огонь вражеского пулемета, мешающего подняться для броска, можно подавить гранатой лишь с близкого расстояния.
Удальцы подползли к кустам метрах в тридцати от дзота. Но противник заметил движение на снегу, открыл по кустарнику настильный пулеметный огонь. Прошло пятнадцать минут, полчаса. «Будь что будет, не замерзать же тут!» — решил Юрий Ломакин. Отогрев во рту озябшие пальцы, он достал гранату, привстал, чтобы размахнуться. И тут ударил вражеский пулемет...
Быть может, Юрий Ломакин не совершил выдающегося подвига. То, что он сделал, была лишь попытка совершить героическое. Но разве проявление героизма не в том, чтобы найти в себе силу преодолеть границу, за которой может оборваться твоя жизнь, встать под пулеметным огнем, смело взглянуть в подкарауливающие тебя смертоносные дула? И этот внутренний подвиг Юрий Ломакин совершил.
Юрий не увидел, не узнал, что боевые товарищи, следуя его примеру, бросились вперед и подорвали вражеский дзот. К исходу второго дня кровопролитных боев вражеская оборона у Залесья была прорвана, полки пошли на запад.
Он стал одним из тех неизвестных героев, которым Родина возносит вечную славу, которых не забыл народ.
Заканчивая письмо, посвященное поездке на могилу сына, Анатолий Степанович Ломакин просил меня раздобыть книжные новинки об освоении целины и волжских новостройках. Он завязал дружбу с комсомольцами деревни Залесье и хотел отправить новым своим «землякам» посылку с литературой. «Пусть помнит молодежь, — писал он, — какие великие дела возможны в середине нашего столетия потому, что Юрий и его товарищи студеной зимой сорок первого года встали насмерть у истоков великой русской реки, не пропустили врага к Москве!»
ВОСЬМОЕ РАНЕНИЕ ИВАНА ПЛУЖНИКОВА
Лучше прийти с пустым рукавом,
Чем с пустой душой.
Допев жалостную песню о молоденьком танкисте, сгоревшем в подбитой машине, человек с пустым рукавом перешел на заученную скороговорку:
— Папаш-шши и мамаш-шши, братишки и сестренки! Десять — двадцать копеек вас не разорят, а инвалиду пригодятся. Имею три тяжелых ранения, в том числе два легких... Спасибо, мамаша!.. Не на хлеб прошу — на сто грамм не хватает... Спасибо, браток!
Если песня предназначалась для чувствительных сердец, то развязная просьба о помощи
