Несколько лет назад мне пришлось знакомиться с работой литературного объединения при редакции евпаторийской газеты «Советская здравница». После рабочего дня в кабинете ответственного секретаря собрались местные поэты, очеркисты, прозаики — все больше молодые люди. Они читали свои произведения и тут же яростно терзали друг друга или так же неумеренно превозносили один другого.
Человек, читавший отрывки из своих фронтовых воспоминаний, резко отличался от большинства присутствующих. Было ему уже за сорок, энергичное худощавое лицо перерезал старый шрам, немножко тянувший вверх и в сторону верхнюю губу; так тянет ткань платья неудачный стежок. По всему было видно, что автор, похожий на мастерового человека в своей синей косоворотке, заправленной в темные брюки, многое в жизни видел и пережил.
А читал он, надо сказать, весьма неумело, словно задался целью испортить впечатление от интересного материала. Может быть, это происходило от естественного для начинающего смущения.
Большинство литкружковцев не были на фронте. Некоторые из них родились уже после войны. Воздушные баталии мало волновали их, фамилия дважды Героя Советского Союза Сафонова, чаще других упоминавшаяся во время чтения, ничего им не говорила.
А мне в этой редакционной комнате вспомнилось, что в первый год войны я слышал или читал, как Сафонова, знаменитого на Севере летчика, подбил немецкий ас, «король неба». Гитлеровец летал на машине совершенной конструкции, подаренной ему лично Герингом. Он, как правило, не вступал в бой, суливший неприятности, а предпочитал наносить последний смертельный удар если не из-за угла, то из-за облака. Не потому ли на его счету было около ста сбитых самолетов.
Вспомнив все это, я наклонился к ответственному секретарю редакции и спросил фамилию выступающего. «Это Герой Советского Союза Захар Артемович Сорокин!» — сказал он.
Выйдя на улицу вместе с Сорокиным, я поинтересовался: не помнит ли он, кто из советских летчиков сбил фашистского аса?
— Вы имеете в виду Мюллера? — оживился Сорокин. — С тех пор как погиб Борис Феоктистович Сафонов, мы, летчики-полярники, за этим Мюллером особенно охотились. Здорово летал, подлец, но от моей пятерки не ушел. — Он усмехнулся, отчего шрам пополз вверх. — Ух, и расстроился, гадюка, когда ему меня показали. Я тогда еще только заново ходить учился...
Я невольно перевел глаза на ноги своего спутника. По походке нельзя было предположить, что у него протезы. Пожалуй только спускаясь по лестнице, он ставил ногу особенно бережно, словно боялся поскользнуться.
В этот теплый вечер, сидя на лавочке в приморском сквере, я услышал историю Сорокина.
Детство героя и первые годы его сознательной жизни типичны для нашего современника — ровесника революции. Захар Сорокин родился в семье крестьянина-печника в селе Глубоком под Новосибирском. Первый самолет, довольно примитивный по нынешним понятиям моноплан, поразил воображение крестьянского паренька. И вот уже сделана модель планера в школьном авиакружке.
В 1934 году Захар Сорокин стал комсомольцем. Ученик ФЗУ в Тихорецке, куда переехала его семья, по призыву комсомола пошел в аэроклуб. Сначала он планерист, затем — учлет дорожно-транспортного аэроклуба. Несколько лет напряженной учебы, и Сорокин добивается свершения самых сокровенных своих желаний: он летчик-истребитель Военно-воздушных сил Черноморского флота.
В тот год из Испании возвращались обстрелянные воздушные бойцы, их летные куртки украшали новенькие боевые ордена. Они рассказывали захватывающие истории о встречах в небе над Мадридом с фашистскими стервятниками, о победах и поражениях... Молодые летчики, слушая ветеранов, понимали: в грядущих боях и им придется встретить в воздухе самолеты с паучьей свастикой.
В начале Отечественной войны сибиряка Захара Сорокина, привыкшего к суровому климату, направили на Север. Летчики день и ночь охраняли от нападений врага морские транспорты с оружием и продовольствием.
Сорокину повезло: он попал в эскадрилью знаменитого североморского аса Сафонова, чье имя наводило страх на врагов и любовно повторялось его соратниками...
Жаркий июль 1941 года. Первые воздушные бои в небе Заполярья. Захар Сорокин летит ведомым, прикрывая машину командира группы капитана Кухаренко. В азарте боя, видя, как правую плоскость самолета прошила пулеметная очередь пронесшегося рядом «мессершмитта», Сорокин забывает о своем ведущем и яростно атакует уходящего гитлеровца. На предельной скорости приблизившись к врагу, он ловит его в сетку прицела и расстреливает длинной очередью.
— Ура! Ура! — кричит он, видя, как «мессершмитт», дымя, идет вниз.
А на земле летчика ждет разочарование.
— Так не воюют, — строго говорит ему Сафонов. — Вы оставили своего командира без прикрытия, сами в одиночку вступили в бой. Хорошо еще, что так обошлось, могло быть хуже. — И вывод командира эскадрильи: — За то, что сбили самолет противника, благодарю, а за то, что нарушили устав, бросили в бою ведущего, — пять суток ареста...
У Сорокина было время подумать о своей ошибке. Бой — дело коллективное. Не из-за ошибок ли, подобных той, которую допустил он, часть в последние дни потеряла трех летчиков...
Первый бой многому научил Сорокина!
Быть может, именно благодаря этой суровой учебе, благодаря возросшему мастерству и чувству ответственности, Захару Сорокину удалось вскоре отличиться в беспримерном воздушном поединке, который золотыми буквами вписан в историю Отечественной войны.
Семерка советских «ястребков» смело вступила в бой с пятьюдесятью двумя самолетами противника — бомбардировщиками и истребителями. Внезапность атаки, отличная маневренность и товарищеская взаимовыручка привели к тому, что пять самолетов врага нашли в этот день гибель на скалистых сопках Заполярья. Все семь наших летчиков благополучно вернулись на аэродром.
— Командир полка слышал по радио, как фашисты кричали в эфир, что их окружила вся североморская авиация, — улыбаясь, сказал летчикам Сафонов, разбирая этот бой.
За отвагу в бою командиру эскадрильи Сафонову было присвоено звание Героя Советского Союза. Несколько его летчиков, в том числе Захар Сорокин, получили боевые ордена.
25 октября 1941 года, сбив вражеского «мессера», Сорокин почувствовал тупой удар в правое бедро: незамеченный им второй стервятник, вынырнув из облаков, настиг летчика пулеметной очередью.
Не сумев выпустить поврежденное шасси, Сорокин с трудом посадил подбитый, дрожащий, как в лихорадке, истребитель на лед озера. Отдышавшись, стал ощупывать раненую ногу. Вдруг послышался лай собаки. Что за наваждение? Сдвинув стеклянный фонарь кабины, летчик увидел громадного дога. Пес, надрываясь от ярости, старался допрыгнуть до него.
А, вот оно что! Гитлеровские летчики нередко брали в полет собак. В случае вынужденной посадки обученный пес мог пригодиться.
Летчик выстрелил. Дог завертелся на месте, царапая лапами снежный наст. Но где же хозяин собаки?
Высунувшись из кабины, Сорокин заметил подбегающего человека в немецкой летной форме с парабеллумом в руках. Советский пилот успел выстрелить первым; хватаясь за живот, враг повалился лицом в снег.
Сорокин спрыгнул на лед. У берега озера он разглядел силуэт самолета — того самого, который он подбил в бою. Но второго гитлеровского летчика, подкравшегося из-за подбитого советского «ястребка», заметил слишком поздно.
Взмахнув рукой, вражеский летчик рассек финкой лицо Сорокину. От нестерпимой боли тот упал, потеряв на миг сознание.
Очнувшись, Сорокин почувствовал, что гитлеровец, лежа на нем, старается просунуть пальцы под меховой воротник летной куртки. Если не пересилить противника, все будет кончено! Сорокин здоровой ногой что есть силы ударил его в низ живота. Гитлеровец свалился без чувств. Повернувшись на бок, Сорокин дотянулся до пистолета и разрядил его в поверженного врага.
С трудом взбираясь по склону сопки, летчик вспомнил о бортпайке — без пищи не добраться до своего аэродрома. Пришлось вернуться за продуктами. Впрочем, галеты он так и не смог есть: передние зубы у него
