редкими кустарниками и живописными скамейками, расположена вилла Эдисона «Глэнмонт» — массивное трехэтажное кирпичное здание цвета ржавчины, перегруженное архитектурными деталями, с остроконечными крышами, высеченными из камня балконами и с окнами, в которые вставлены разноцветные стекла.
На лугу перед виллою паслись коровы. Среди них нам показали красно-бурую корову из Парципанни. В последние годы жизни Эдисон пил молоко только от этой коровы. Здесь же на лугу куртины с его любимыми цветами — гелиотропами и георгинами.
Неподалеку расположена плантация каучуконосов, устройство которой стоило много тысяч долларов.
Пройдя через главный вход «Глэнмонта», посетитель оказывается в «большом зале», с винтовой лестницей из красного дерева, с огромным старомодным камином, в котором зимой пылают дрова. Этот дом своим комфортом напоминает дома «старой Англии» с их дубовыми столами и мягкой мебелью. Повсюду в японских вазах стоят цветы из сада, из теплиц, на-наполняющие дом тонким ароматом.
Из зала дверь ведет в гостиную, в которой Эдисон принимал своих гостей. В центре этой обширной комнаты — арка, поддерживаемая по бокам большими колоннами из оникса. Вокруг большого концертного рояля собиралась обычно вся семья Эдисона, и жена его исполняла избранные произведения любимого Эдисоном Бетховена.
Жена Эдисона рассказывает, что он особенно любил скрипку. Одно время даже сам играл на скрипке, обнаружив большие способности. Однако он оставил игру, когда изобретения отняли у него все время. Часы отдыха он часто проводил, сидя у рояля рядом с женой, которая пела ему его любимые песни. Он наклонялся вперед и прикладывал руку к своему туго слышавшему уху для того, чтобы не пропустить ни одного слова, ни одной ноты.
Другая дверь большого зала ведет в библиотеку. Эдисон приходил сюда к своим любимым книгам. Дрова, горящие в огромном камине, занимавшем чуть ли не половину комнаты, отбрасывали мягкий полусвет. Здесь в слабых лучах света, проникающего через цветные оконные стекла, Эдисон наедине со своими книгами путешествовал по улицам древней Греции вместе с Гомером и Платоном, по дорогам Рима вместе с Вергилием и Марком Аврелием, по широким бульварам Парижа с Бальзаком, Виктором Гюго и Дюма. Он спорил с Вольтером, Ренаном и Руссо. Эдисон переносился в Шотландию, на родину своих предков по матери, вместе с Вальтером Скоттом и Робертом Бернсом. Он сидел в гостиницах «Веселой Англии» с Диккенсом и Теккереем. Он оживлял в своем воображении драмы Шекспира.
Семья Эдисона в «Глэнмонте» состояла из четырех сыновей и двух дочерей. В детском возрасте они вместе со своим дедом Самуэлем, жившим тогда в «Глэнмонте», часто навещали своего отца в лаборатории во время работы.
Старший сын Эдисона, Томас, вспоминает свое детство в следующих словах: «Хотя мир и помнит моего отца неутомимым тружеником, совершенствующим и изобретающим чудеса своего века, но он был, кроме того, очень гуманным человеком. Временами, когда он не был совершенно загружен, он проводил некоторое время со своими детьми. Он придумывал игры и развлечения для нас и детей наших соседей. Возвращаясь из школы, мы с нетерпением ждали его прибытия. Он всегда готовил нам какой-нибудь сюрприз; обычно это были будильники, которые он нам приносил дюжинами. Для него всегда было большим удовольствием наблюдать, как мы разбирали их. Я уверен, что на земле не было других детей, которые бы торжествовали при таком полном разрушении. Но когда часовые пружины стали летать по комнате и разбивать предметы, лежавшие на маленьком столике, тогда нашей оргии разрушения был положен конец, и будильников больше не приносили в дом».
Представители прессы неоднократно обращались к жене Эдисона, Мине, с просьбой рассказать о семейном быте великого изобретателя. Ниже приводятся ее слова, сказанные представителям прессы во время последней болезни Эдисона:
«Дома мы всегда старались создать для него тишину и возможность отдохнуть после многих часов работы в лаборатории. Мы оберегали его от шума и беспокойства. Нередко он проводил в лаборатории без сна круглые сутки. Возвращаясь домой, он ложился и засыпал быстро, как ребенок. Он проводил все дни на ногах и очень редко совершал большие прогулки пешком. Он любил свой сад, а управление автомобилем было его излюбленным развлечением.
Мы ежедневно за два часа до обеда совершали с ним прогулку в моей машине, и он всегда с нетерпением дожидался этого времени…
Дома он всегда сидел перед лампой, что-нибудь читая, как будто он должен был прочесть все книги, которые когда-либо были напечатаны. Он способен был сразу читать две или три строчки. Большинство из нас читает слова. Он же читал целые фразы; иногда даже сразу по нескольку фраз, если они были короткими. Я никогда не видела ни одного человека, который умел бы так сосредоточиваться, как он. Это объясняется, конечно, до некоторой степени и его глухотой. Но я думаю, что, не будучи сильно тугим на ухо, он все равно поступал бы так же. Он твердо верил в пользу такого сосредоточения: по его мнению, сумев сосредоточиться, он мог все извлечь из интересующего его предмета.
Он мало интересовался спортом, иногда играл на бильярде (в доме была бильярдная комната). Эдисон так же не любил обращаться к докторам, как мальчик с зубной болью не любит идти к дантисту. Два года тому назад мы были в гостях у Форда. Жена Форда и я уговорили Эдисона увидеться с доктором и разрешить внимательно себя осмотреть. Доктор обнаружил непорядки с желудком и велел перейти на молочную диету: выпивать два стакана молока каждые два часа. Эдисон не любил воды и пил ее очень мало, обыкновенно только с пеппер-ментом.
Последние два года он интересовался исключительно резиной, каучуком. Все в нашей семье свелось к резине. Мы говорили о резине, думали о резине, мечтали о резине. Эдисон не позволял нам делать что- нибудь другое. Он, наверное, чувствовал, что эта работа останется неоконченной. Если вы представите себе человека, живущего в состоянии непрерывного возбуждения, не видящего, не слышащего ничего, не думающего ни о чем, не делающего ничего, что не связано непосредственно с разрешаемой задачей, то вы будете иметь точное представление об Эдисоне во время работы».
Сильный и крупный человек, Эдисон ел всегда очень немного, и тем, кто искал секрет его молодости, он говорил: «Сокращайте вашу пищу до одной трети или четверти того, что вы обыкновенно едите… Я ем три раза в день, это привычка и ничего больше, но я ем четверть того, что ест средний человек».
В августе 1924 года Эдисон, путешествуя вместе с Генри Фордом и Гарвеем Файерстоном, остановился в Плимуте, чтобы посетить приехавшего сюда на отдых президента Кулиджа. Во время этого посещения Эдисон спросил как-то жену Кулиджа: «Сколько спит президент?» Жена его ответила, что много, — «он отдыхает после обеда и спит до четырех часов, а вечером рано ложится». На это Эдисон заметил: «Недостаток сна никогда не вредит».
Близкие к Эдисону люди рассказывают, что приходится постоянно поражаться его сдержанности и терпению в личных отношениях, за что он заслужил общее расположение. Строго справедливый и откровенный в своих высказываниях людям, Эдисон, однако, не всегда бывал добродушным. И даже будучи семидесятивосьмилетним стариком, он порой употреблял «выражения, ничего общего не имеющие со святостью».
Эдисон не любил людей медлительных. Бесконечно терпеливый в работе, Эдисон терял самообладание с людьми недогадливыми.
В более поздние периоды жизни прекрасное настроение Эдисона нередко сменялось подавленным состоянием. Он становился угрюмым и сердитым.
Как рассказывает Белей Миллард, если среди массы служащих разносился слух, что «старик сегодня не в духе», то каждый старался не попадаться ему на глаза. Его замечание провинившемуся — сплошной взрыв. Он гневно кричит. Собеседник тоже вынужден сильно повышать голос, чтобы быть услышанным тугим на ухо Эдисоном. И нередко то, что Эдисон считал нормальной беседой, наблюдавшему со стороны казалось скандалом.
У Эдисона была чисто американская слабость к хлестким выражениям. Он с удивлением смотрел на людей, лишенных юмора. Его отталкивал вид никогда не улыбавшихся людей.
Его отношение к религии было вообще довольно поверхностным. Многие из его близких, занимающие видное положение в официальном мире, стараются приписать ему «благоговейно-почтительный образ мыслей». Факты и материалы этого не подтверждают. Одно время он часто и регулярно посещал
