машине, полускрывшись в люке, застыл с автоматом. И я точно так же ловлю каждое движение этих людей. Наводчик, подняв голову, напряженно смотрит на меня, ждет команды, чтобы крутнуть башню. Медленно и торжественно проплываем мимо «духов». Еще некоторое время, пока не скрываемся за поворотом, смотрю назад, чтобы не послали пулю в затылок. Проезжаем еще немного, и первая машина встает намертво. Повезло, что до нашего, советского, поста осталось метров двести. Туда и затягиваем на буксире, оставляем на ночь.
Пока машину заводят во двор, мы с Н. Самусевым за разговором проходим по дороге метров сто вперед и стоим. Из кустов появляются три личности. Увидев, что я взял автомат на изготовку, демонстративно забрасывают свое оружие за спину. Идут к нам. Спокойно стоим и ждем. Вроде и хотели подойти, но посмотрели на мой автомат, большой палец, который я держу на затворной раме, снятый предохранитель, буркнули что-то типа приветствия и исчезли. А тут и машина подошла. Дальше добрались до дома без особых волнений. Вроде ничего не произошло, но неприятно.
Уже несколько дней как сломался кондиционер. От духоты, буквально, дурею. Вечером замачиваю простынь, укрываюсь и так засыпаю. Под вечер, в темноте иду гулять, но фраза: «подышать свежим воздухом» не имеет здесь никакого смысла. Такая же духота, никакого облегчения.
Сегодня опять обстреляли Кабул. Судя по всему, теми дальнобойными ракетами, о которых давно говорили.
Остался за командира и окунулся буквально в вакханалию писем, просьб, запросов и т. д. Родители Е. Богача задались целью добиться для погибшего сына звания Героя, посмертно. Что говорить, хороший был офицер, жаль, что погиб, но если так присваивать это высокое звание, то это станет правилом, а не исключением. Этическая сторона такого нажима тоже двусмысленна.
Другой пишет, что был ранен в бою. Высылает министру обороны справку, а ее пересылают к нам, и оказывается, что такого в 1984–1985 годах у нас не было. А в тот период, когда он был ранен, боевых действий не велось. И в соответствующих книгах нигде такого бойца с таким ранением не числится. Требует орден. Третий тоже требует орден за ранение. Подождал пару лет, когда все ушли и уволились, и теперь вдруг вспомнил. И я лично не уверен, что он получил свою рану не по собственной безалаберности, халатности, а то и членовредительству. Тех, кто получал раны в бою, представляли сразу.
Жизнь есть жизнь со всеми непредсказуемыми поворотами. Приходится оформлять и отзывы на награды. В бою был молодец, а через некоторое время молодцевато измывался над молодым сослуживцем. У нас, чем дальше от войны, тем больше героев. То же самое, пожалуй, будет и с Афганистаном. Наверняка, найдутся нахрапистые, жонглирующие высокой фразой и жаждущие наград и льгот людишки, которые своей демагогией бросят тень на всех нас.
Время близится к одиннадцати. Один за другим с ревом стартуют истребители. Согласно дневной разведсводке, засечены два больших «духовских» каравана. Был свидетелем постановки задач летчикам на ночную штурмовку. Теперь видим выполнение этой задачи.
Боевая настороженность (БН) — часто звучащий термин (местная особенность) в выступлениях, рапортах и других документах.
Периодически, кто в отпуск, кто по другим делам, подъезжают из района боевых действий офицеры. Сразу бросаются в глаза их черные, обтянутые кожей лица, какие-то мумифицированные.
Вчера пришел полк. В. Востротин немного схитрил и не остался в месте ночевки перед Салангом, а перемахнул через перевал, и уже к 19 часам основные силы полка пришли домой. Шли хорошо. Мы всегда гордились своей маршевой скоростью и дисциплиной. Если бы не Оперативная группа армии, которую дали под охрану, то пришли бы еще раньше. Те не дали своим водителям отдохнуть и, как следствие, одну за другой пришлось поднимать и переворачивать, то есть ставить на колеса, три машины. А это большая потеря времени. Причина одна и та же — заснул водитель. За самовольство В. Востротин имел, правда, неприятный разговор с Б. В. Громовым, но что сделано, то сделано.
На «боевых» остался пока 2-й батальон. Файзабадский полк фактически уже на Родине. Его остатки перебрасываются сейчас самолетами из Кундуза в Союз. По рассказам В. Востротина, операция получилась на редкость кровавой. Погибло в общей сложности 56 человек. В основном, на подрывах. Как подрыв, так три-четыре человека. Ко всему, дорога большей частью пролегала по карнизам над глубокими ущельями. Подрываясь на фугасе, машина летела вниз. Кончилось тем, что Башкиров, командир 860-го полка, дал команду спешить людей и вести их вслед за техникой. У нас один убитый, несколько человек ранены.
Полк встречали, как положено, с выносом Знамени и оркестром. Дорогу перед КПП буквально залили водой, чтобы прибить пыль. Одна за другой проходят машины. Тянутся солдаты, сидящие на броне, офицеры с башен отдают честь Знамени. Представляю и понимаю их чувства. Вот оно Знамя, алая святыня, Кончился трудный марш, кончились «боевые». Вот он городок. Наконец-то простыни и настоящая баня. Немного отдыха, можно слегка расслабиться. А пока все похожи на серые манекены. На лицах толстый слой пыли. И не узнать даже знакомых.
Сижу. Пишу. Радует взор и слух новый магнитофон «Саньо». Сегодня вернулся с «боевых». День чудес. Все так прекрасно, что не верится. Отмылся, постригся, купил магнитофон, под вечер получил за Хост афганский орден Звезды II степени
Уходили на «боевые» неожиданно 23 июля. События нарастали, как снежный ком. Сначала я с 3-м батальоном ушел в Кабул, в резерв командующего. Пришли, разместились у инфекционного госпиталя, обосновались. Съездил к командующему на получение задачи. Вроде как пришли на пяток дней, и вдруг под вечер вызвали на постановку задачи к командиру
Батальон ушел в указанный район. Ну а мне к 7 утра с комдивом Е. Бочаровым на организацию взаимодействия к командующему. Ночевал у С. Яркова. Стало это пристанище для меня уж больно регулярным. Да еще попал на праздник, день рождения Сергея. А какой праздник, когда все мысли о деле?
У командующего тоже круто все поставлено. Все заместители командующего собрались в кабинете. Все организуется так, будто на меня смотрит весь мир. И все мне в помощь. Такое впечатление, что буду брать линию Маннергейма. Вид старался сохранить спокойный, но на душе скребло, будто иду в последний бой. Спасение для командира в том, что он отвечает за сотни жизней. Тут уж о себе как-то забываешь. Иначе тошно было бы. То обстоятельство, что из штаба Армии сразу поехали на аэродром, где меня ждали пара транспортных и пара боевых вертолетов, в другое время польстило бы самолюбию. Вот, мол, для тебя четыре «вертушки», чтобы через десять минут высадиться на свою бронированную колонну, как гранд персона. Но никаких эмоций. Краткий сбор командиров. Карта на броне, и команда: «Вперед!»
24 июля. Пошли в неизвестность. Сзади развернули и оставили артиллерию. Впереди ООД (отряд обеспечения движения) — саперы под прикрытие роты. А вокруг нависают обрывистые скалы. Все напряжены, ждут сверху огня. Километр, два — все спокойно. И вот плато, равнина. Наконец-то, но что, наконец! Впереди стена разрывов. Это нас пытаются прикрыть длинными стволами. А слева на высоте разрывы «духовских» РСов. К нам пристреливаются? Как из-под земли появляются «зеленые». Молят, чтобы
