– В какой дурке? Изыди! – взвизгнула тетка и замахнулась на парня методичкой.
– В такой, – вдруг зло ответил парень. – Где все всех любят, поют песни и обвешивают вновь прибывших лапшой. А ну иди отсюда!
Сестра Елизавета зашагала по набережной, периодически оглядываясь и грозя сухим кулачком. Таня, точно во сне, наблюдала за этой странной сценой.
– Чего стоишь? Помер у тебя кто? – Зеленоволосый ощутимо ткнул Татьяну в плечо.
– Нет, не помер, – послушно доложила она, испуганно пятясь.
– А почему лицо такое?
– Не поступила.
– И чего? – Парень с интересом прищурился.
– Не поступила, – повторила Таня. Ей казалось, что этого объяснения достаточно.
– Ясно, – разочарованно протянул незнакомец. – Я думал, у тебя непоправимое что-то. Например, любимый умер или заболел неизлечимо. А ты с фигней какой-то.
– Как это с фигней? – оскорбилась Танюша. – Я в университет не поступила!
– Ну и что? Я тоже не поступил. Ты можешь куда-нибудь в техникум пойти или просто ждать и на следующий год поступать, а я – в армию. Вот это проблема! У меня мать с ума сойдет. Отчим запьет. Я два года теряю. И в перспективе – запросто могу вернуться инвалидом. А у тебя что? Чего у тебя такого фатального случилось, что к тебе аж сектантки с криками «ура!» бегут?
– Сектантки? – испугалась Таня.
– Ты из тайги приехала? Езжай обратно, у вас там экология хорошая. Работу найдешь. А в городе ловить нечего. Тут не сахар. Особенно такому наивняку голубоглазому. Тебя эта жизнь одним зубом перекусит и выплюнет.
– Я здесь родилась! – воскликнула Танюша.
– Тем лучше. Множество возможностей. Это тебе не в колхозе коровам хвосты крутить.
– Штормит тебя. – Тане неожиданно стало смешно. – На дипломата поступал?
– На психолога. – Он улыбнулся. – Ладно, пока. И помни: все фигня, кроме пчел. И пчелы тоже фигня. Это не я сказал. Это Винни-Пух, а он знал толк в жизни. – Зеленоволосый махнул рукой и побежал к подоспевшему троллейбусу.
Таня тоскливо смотрела ему в след. Ей полегчало, но не настолько, чтобы прийти в себя.
Домой она вернулась ближе к ночи, в надежде, что родители угомонились и заснули. На разговоры с торжествующим по поводу своей правоты папаней у нее не было сил.
– Девочка моя! – заголосила мама, бросившись к блудной дочери. – Мы чуть с ума не сошли! Где ты была?
– Гуляла, – вяло отмахнулась Таня, заметив в дверном проеме папеньку.
– Еще одна! – в бессильном бешенстве крикнул Анатолий Васильевич. – Не поступила?
– Не лезь к ребенку! – рявкнула на него жена. – Видишь, на ней лица нет? Хорошо, что вообще живая пришла.
– Вот радость-то. Еще одна захребетница. Подожди, теперь и она вместе с Ольгой усядется дома, будет к следующим экзаменам готовиться. А ты их корми! И так до пенсии.
– Ничего, прокормлю, – пробормотала мама, стаскивая с Тани туфли. – Тебя же, тролля злобного, кормлю, и девочек своих вытяну. Только бы здоровья хватило.
Самым страшным было то, что Танюша оказалась такой же никчемной мечтательницей, как и Ольга. Это было унизительно, стыдно и неправильно.
Одно дело горе-художница, бормотавшая, что за ее искусством будущее, а сейчас ее просто не понимают. И совсем другое – Танюша, знавшая язык на «отлично» и лишенная возможности получить диплом только из-за того, что у ее родителей нет лишних денег! А в результате почему-то они с сестрой оказались в одинаковом положении. Где логика?
Проигрывать тоже надо уметь. Слабые сдаются, сильные выплывают. Раз уж не получилось выйти из этого боя победителем, Танюша решила стать сильной и … победить где-нибудь в другом месте. Пусть не победить, но хотя бы не стать нахлебницей.
– Нельзя предавать мечту, – утешала сестра, малюя очередное авангардное полотно. – У каждого человека есть несколько путей. И чем упорнее он идет по избранному, тем больше шансов дойти до конца.
– Леля, а где гарантия, что в конце твоего пути не компостная яма? – мрачно парировала Татьяна.
– Мысль материальна, что нафантазируешь, то и будешь иметь, – терпеливо гнула свою линию несостоявшаяся художница.
– Даже боюсь спрашивать, что ты себе нафантазировала, – отмахивалась от сестры Таня. – Выставки, поклонники, твои картины покупает Эрмитаж…
– А хотя бы и так.
– Во ужас. Оль, имей мужество признать, что не вышло, и иди искать работу. Или образование получать попроще.
– Как ты? – Оля смотрела на сестру с сочувствием.
Эти разговоры повторялись изо дня в день.
Но Таня приняла решение поменять цель. Не всем парить в небесах. Кто-то должен ходить по земле. Чтобы мама не надорвалась, зарабатывая на всю ораву.
Швейное училище она посчитала наиболее подходящим вариантом. Оно находилось рядом. И дома имелась старая швейная машинка.
Для начала пути этого вполне достаточно.
– Опять краской воняет! Лучше бы в маляры пошла, – брюзжал отец, отвлекаясь от телевизора в гостиной.
Ольга молча улыбнулась и, не оглядываясь, бросила:
– А я, между прочим, тебя рисую.
– Меня? – Папаня грузно поднялся с дивана и прошаркал к мольберту.
Он наклонял голову то вправо, то влево, жмурился и наконец поинтересовался:
– Этот осьминог – я?
– Папа, ты не видишь? – расхохоталась Ольга. – Это твое поле. Вот это – душа. Вот это – грусть.
– Да у меня сплошная грусть! А вот это, цвета свежего навоза, у меня что? – Он ткнул кривоватым пальцем в фигурно извивающееся пятно.
– Мир вне твоей субстанции.
– Точно! – Анатолий Васильевич звонко шлепнул себя по коленям. – Это именно то, что болтается тут вне моей субстанции. Я вот думаю, может, перестать тебя кормить? Тогда у тебя мозг на место быстрее встанет?
– Хватит ругаться! – Таня вихрем пролетела мимо, на ходу застегивая блузку. – Лелька, аккуратнее с краской, не заляпай меня. Ой, а что это?
– Папин портрет. Нравится?
– Обалдеть! А почему у него рога отдельно от головы?
– Где рога? – насупился Анатолий Васильевич.
– Да вон, коричневые. Как у лося, только расплылись. – Таня с интересом разглядывала шедевр. В общем и целом папаня ассоциировался именно с таким сочетанием цветов и форм.
– У вас примитивное сознание с недоразвитой фантазией, – посочувствовала родственникам художница.
Татьяна усмехнулась, а папенька включился в дискуссию. Слово «недоразвитая» ему категорически не понравилось. Таня тоже поучаствовала бы, но пора было бежать на свидание. Она заторопилась. Увольнительная у Дениса только до вечера.
На ту дискотеку она не хотела идти, но девчонки из училища уговорили.
– Чего ты будешь дома киснуть? Пошли, растрясемся. И вообще – давно пора парня завести. А то как белая ворона.
В коллективе раскрепощенных сокурсниц Таня казалась инородным телом. Нет, она не задирала нос, не пыталась отмежеваться от девчонок, просто она была другой. И ассимилироваться с пока чужой для нее
