– Татьяна Александровна, я, собственно, поэтому вам и звоню. Простите, я без вашего ведома дала ваш телефон Борису Владимировичу – он очень настаивал, а ситуация, вы сами понимаете, сложилась патовая. Конечно, мы не даем телефоны учителей без их согласия…
– Ничего страшного, Светлана Анатольевна! Я понимаю все трудности сложившегося положения. Если Борис Владимирович позвонит мне, то я сделаю все возможное…
А что, если этот грубиян решит обвинить меня во всех своих семейных неурядицах, вот сейчас он позвонит и опять начнет кричать как ошалелый?
К десяти вечера я полностью отчаялась и собралась выйти – было необходимо купить сигарет, а то я пачку выкурила, расхаживая вокруг телефона.
Все еще посматривая одним глазом на телефон, я вспомнила про цветущую черемуху и, соответственно, похолодание и решила надеть плащ. Уже неделю назад стало так тепло, что плащ я запихала в стенной шкаф; поиск плаща меня избавил от мук бессонной ночи – телефон снова зазвонил. Он зазвонил, а я еще не успела выйти из дома! Мне везет как никогда!
– Татьяна Александровна, здравствуйте! Это Борис. Борис Владимирович, – поправился мой долгожданный абонент. – Отец Арсения Ровенского, если помните…
– Да, я помню, – и замолчала, как последняя идиотка.
– Татьяна Александровна, я понимаю, что в последнюю нашу встречу я вел себя несколько…
Он понимает!
– Но у нас несчастье, и ваша завуч, Светлана Анатольевна кажется, посоветовала мне обратиться к вам.
– Борис Владимирович, я немножко в курсе. Скажите, вам известно что-нибудь про Арсения?
– Арсений оставил мне записку. Татьяна Александровна, можно, я к вам приеду? Я понимаю – уже поздно, но мне очень нужно с вами поговорить.
– Конечно, Борис Владимирович. Я вас жду.
Повесив трубку, я забегала по квартире, как молодой олень. И дело даже не в том, что я могу не успеть подготовиться к встрече Ровенского. Просто я чувствовала, что если остановлюсь хотя бы на секунду, то мое сердце вырвется из груди, а голова лопнет, не выдержав эмоционального накала. Пытаясь не обращать внимания на мелкую дрожь в руках, я старательно гладила рубашку, напевая себе под нос привязавшуюся утром в маршрутке песенку про «муси-пуси». Поймав себя за этим занятием, я усмехнулась: хорош педагог – распевает всякую пошлятину. Правда, довольно точно отражающую мое состояние – я действительно горю!
Мои размышления прервал звонок в дверь.
– Здравствуйте, Борис Владимирович!
– Здравствуйте, Татьяна Александровна! Борис снял куртку, ботинки и прошел в комнату, проигнорировав домашние мягкие тапочки.
– Чаю не хотите, Борис Владимирович? Или, может быть, кофе?
– Не беспокойтесь, Татьяна Александровна! Я не голоден…
Какие мы все вежливые, просто Версаль на Гражданку переехал!
Ровенский сел в кресло и протянул мне листок бумаги. Удивительно, но мы вдруг одновременно замолчали. Я – потому что никак не могла переступить через какую-то стену в своем сознании. Стену, всегда мешающую мне выражать свои чувства и эмоции с малознакомыми людьми. Ему же, наверно, было просто неинтересно со мной разговаривать! Хотя вчера в школе Борис говорил, и говорил много.
Листок бумаги оказался короткой и наивной до слез запиской Арсения. Мальчик пришел домой, пока Борис спал, написал записку, забрал кое-какие вещи, позаимствовал денег (украл? Нет, просто взял из шкатулки, в которой у них хранятся деньги на текущие расходы. У нас, пока мама была жива, тоже так было, и шкатулка стояла на самом видном месте в коридоре. А вот Павел прятал свои деньги непонятно куда), написал записку и испарился. Хорошо хоть живой! Но возвращаться к отцу он, похоже, не собирается, ключи от квартиры Арсений оставил под ковриком.
«Ты плохой отец! Меня любила только бабушка. А с тобой я не хочу жить!!! Когда ты нужен, тебя нет. Ты любишь только деньги, а мне велосипед горный так и не купил, хоть и обещал. Деньги верну, когда заработаю. Арсений» – вот и вся записка.
Как часто детям кажется, что родители их не любят, и как нелегко бывает родителям доказать обратное…
– Я догадываюсь, где он может быть, – наблюдая, как я наливаю ему чай в большой фаянсовый бокал, прервал молчание Борис. – Есть у него один приятель, бывший наш сосед, еще с тех времен, когда мы жили в коммуналке на Петроградке. Мишка так и живет в той квартире. Ну то есть не живет, а только прописан. Так вот, Михаил старше Арсюхи на три года, он давно ушел от матери – видели бы вы эту тетку, вы бы его поняли – и подался в какую-то тусовку то ли индуистов, то ли йогов, я ничего в этом не понимаю.
– И вы думаете, что Арсений тоже прибился к этим то ли индуистам, то ли йогам?
– Да я практически уверен, – хмыкнул Борис, встал, засунул руки в карманы и снова сел. – И даже знаю, где они обитают. Они устроили себе флэт на Васильевском, там здоровая квартира одного из этой компании. Я там был один раз. Год назад у нас с Арсюхой ненадолго возникло что-то вроде дружбы, и он меня туда водил. Там все пропахло ароматическими палочками и висит портрет какой-то женщины, на которую они молятся. Я знаю, что мой парень и сейчас в восторге от всех этих йогов. Наверняка, он к ним и подался.
– Простите, Борис Владимирович, а что вы собираетесь делать? Вы же сказали завучу, что хотите заявить в милицию. Чтобы милиция притащила Арсения домой, да?
– Нет, Татьяна Александровна, я не собираюсь тащить сына домой силами милиции. Если бы я захотел, я бы его еще сегодня за шкирку приволок, и он бы сидел запертый в своей комнате и учил английский как миленький, – Борис тяжело вздохнул. – Но я не хочу насилия. И так-то сын меня ненавидит, вы же читали, – кивнул он на записку Арсения, лежавшую на столе. – Я надеюсь на вашу помощь.
Он внимательно посмотрел на меня.
– Конечно, вы можете на меня рассчитывать, – торопливо заговорила я, пытаясь справиться с волнением. – Чем я могу помочь?
– Я прошу вас, – голос Бориса чуть дрогнул, видимо ему не часто приходилось просить, – поговорите с Арсением.
– Я? – не смогла я скрыть своего удивления, но вовремя осеклась.
Почему-то этот странный человек считал, что именно я должна пойти к его сыну с мировой, ну хорошо, я попробую.
– Хорошо, я попробую, – повторила я уже вслух. – Но как? Не думаю, что он придет в школу в ближайшие дни.
– Нет, мы сделаем так… – заявил Борис и изложил мне свой план.
К чаю он так и не притронулся.
Борис встретил меня у школы в четыре часа дня и довез почти до нужного дома – остановился чуть раньше, чтобы из окна Арсений случайно не увидел. Он опять всю дорогу молчал, хотя путь тянулся невыносимо долго – пробка на Большом проспекте Петроградской стороны, казалось, никогда не рассосется.
Вообще, думала я, это довольно дурацкая идея – нелюбимая учительница, которая преследует ребенка своим дурацким английским, угрожает оставить на второй год и приглашает в школу отца, должна вызвать подростка на откровенность!
Дверь мне открыла совсем юная барышня – лет пятнадцати, не больше. На девушке были темно-синие джинсы, вышитые причудливыми цветами и украшенные разноцветным бисером, блузка в фольклорном стиле – льняная, тоже с вышитым цветочным орнаментом, огромное количество фенечек. Фенечки были везде – на руках едва ли не до локтя, на шее в виде длинных пестрых ожерелий из бисера и кожи, даже на тонкой щиколотке в разрезе джинсов я заметила изящный бисерный браслетик. Длинные густые темно- русые волосы девушки были распущены и спускались чуть ли не до талии, голову украшал кожаный хайратник.
– Проходите, – девчонка даже не поинтересовалась, что мне, собственно, здесь нужно.
– Извините, барышня, я могу поговорить с Арсением Ровенским?
