таком месте, когда вы даже не видите людей, которые вас окружают, когда вы не знаете, что вас ждет, даже догадаться не можете, даже представить – в этот момент страшно становится от любого движения, любого звука, любого слова. Это как темной ночью на улице, когда у вас за спиной вдруг раздаются шаги. Полотенце летело в меня, как граната. Я чуть было не отшатнулась с криком, но автоматизм сработал. В полете с пассажирами чего только не бывает – с кем только не приходится сталкиваться, и с пьяными, и с трезвыми, и с психами, и с детьми… Кто-то бутылку роняет, кто-то стаканом в тебя случайно запустит, кто-то вообще буйствовать начнет – в общем, я уже приучилась на этой работе сильно не пугаться, даже если что неожиданное случается. И в последний момент я сгруппировалась, собралась и поймала его, это полотенце – только не понимала, зачем мне его бросили.
Дверь у меня за спиной захлопнулась. Я стояла с полотенцем в руках, по-прежнему пытаясь разглядеть этих людей. Пауза затянулась, все молчали – значит, мне самой надо было что-то сказать.
– Это у вас упало? – спросила я наконец толстую женщину, сидевшую на ближайшей ко мне нижней койке.
– Давай сюда, мое это, – сказали мне сверху.
– Что же вы полотенцами кидаетесь? – попыталась из последних сил пошутить я. – Вещь полезная, в хозяйстве пригодится!
По камере прошел шорох какого-то полусмеха – как мне показалось, одобрительного. Потом сидевшая в глубине, под окном, молодая, еще довольно крепкая шатенка спросила:
– Зовут тебя как?
– Регина.
– За что тебя?
Я не знала, как ответить.
– Ну, следователь тебе статью назвал? Обвиняют в чем?
Набрала в грудь воздуху и решила «покончить разом» – все равно ведь не придумаю ничего лучше. Врать следователю не научилась, сразу «расколол» – а их-то много… Сколько их, кстати, тут, так и не поняла. Наконец решилась и ответила коротко, одним словом:
– Наркотики.
Встречен был этот ответ, кажется, с неудовольствием.
– Колешься?
– Нет, что вы.
– Ты без вещей вообще, что ли?
– Сумку отобрали…
– А родственники знают, что ты тут? Принесут хоть завтра-то?
Понятия не имела, придет ли кто-нибудь ко мне завтра. Валера? Оля и Галя?
Андрей Сергеич? Они все в рейсе, когда еще вернутся. Помотала головой: «Нет».
– Еще одна нищая на нашу голову, – проворчала та толстая, которой я сперва предложила полотенце.
– Родные есть у тебя тут?
Это спросила смуглая, на татарку похожая девчонка.
– Да нет, нет никого. В Питере никого нет.
– А знакомые? Надо, чтобы тебе вещи собрали, нельзя так сидеть, без вещей.
– Не знаю… Сейчас тоже нет никого.
– Ладно, девочки, кончайте базар. Выяснится этот вопрос. Садись сюда.
Шатенка показала мне место на койке – там сидели еще несколько человек, они потеснились. Всего в камере было… – я судорожно считала, пытаясь понять, сколько их наверху – человек десять, кажется. А ведь комната совсем маленькая. И две двухъярусные кровати. Как же они тут помещаются?
– Я – Юля, – сказала шатенка. – Если что надо, спрашивай у меня. Первый раз?
– Что – первый раз?
– Сидишь.
– Ясно, что первый, – раздался сверху чей-то недовольный голос.
Тут все было прокурено, лампочка плавала в кольцах дыма, и еще была масса запахов – запах дезинфекции, немытых тел, какой-то еды, уборной – бог знает чего еще. Густой кислый запах стоял в камере – и уже через несколько минут я почувствовала, что задыхаюсь. А ведь мне теперь придется всегда дышать этим воздухом – и не выйти, не выйти, не попросить даже дверь открыть или окно…
– Завтра просись к следователю, у него проси, чтобы сообщил кому можно – передачу собрали бы тебе, с вещами – щетку зубную, мыло, прокладки, белье какое-нибудь, продукты. Придумай, кого попросить, хоть соседку. Или ты вообще с вокзала?
Моих соседок просить было бессмысленно – покупать они ничего для меня не станут, а ключа от моей комнаты у них нет. Оставалось только ждать, когда наши из рейса вернутся – не бросят же они меня. А если бросят? Ведь кроме них – ни одного человека.
Однокурсницы разъехались, новых подруг не завела – работа ненормальная, никогда не знаешь, где и когда ты будешь, а если освобождаешься – ждешь Валеру. Я вдруг осознала, что я совершенно одна в этом городе. Так же одинока, как и в тот день, когда узнала, что провалилась в институт, три года назад. Я делала вид, что не замечаю этого, пока не оказалось, что я сижу на чужой койке в камере и мне некому позвонить и сказать, что меня арестовали. И сейчас весь этот ужас придется расхлебывать мне одной. Они что-то говорили, а я почти не слушала, автоматически отвечала, а сама думала – лишь бы не впасть в панику, не закричать, не забиться в истерике. Потому что я, наверное, была уже на грани истерики.
– Нет, я тут работаю. Но просить мне некого. Если только с работы, я надеюсь…
– Не надейся!
Брюнетка затянулась и достала откуда-то кружку.
– Чаю хочешь?
– Спасибо. Да, хочу.
– На сослуживцев надеяться – пустой номер. Никто не вспомнит, а кто и вспомнит – бояться будут. Хоть подружка есть?
– На работе только. Но не очень близкие, правда…
Сейчас я вспомнила Олю и Галю и гадаю – придут или не придут? То есть я уверена, что придут – но вдруг нет? И через минуту сама уже отвечаю себе – нет, не придут. Никто не придет, никто не захочет связываться.
– А работаешь-то ты где?
– В «Аэрофлоте».
– Ни хрена себе! Неужели стюардесса?
– Бортпроводник, да.
– То-то я смотрю – чистенькая какая! Ну надо же!
– Правда стюардесса? – изумленно глядя на меня, спросила другая, та, что на татарку похожа.
– Правда.
– Никогда не видела живой стюардессы!
– Ладно тебе, Дилька, что они – не люди что ли? Две руки, две ноги. И тут сидят!
Брюнетка захохотала. Я вся сжалась от этого ее хохота.
– А наркоту – что, возила, что ли?
– Я…
– Погоди, – прервала меня Юля. – Ты новенькая. Первый день, первый раз. Тут у каждого свое. Хочешь – рассказывай, хочешь -не рассказывай, тебя к этому никто не принуждает. Но прежде подумай. Мое дело – предупредить, а там как знаешь.
– Юля, правильная ты наша! Я же не стучу, это все знают. Ладно, ты и правда подумай, что говорить, а что нет! Ну все, девочки, я -спать.
Брюнетка полезла наверх. Большинство тех, чьи лица я так еще и не успела толком рассмотреть, занялись своими делами. Вокруг меня на койке образовалась крошечная мертвая зона. Но я боялась шевельнуться, чтобы не столкнуться с телами, не встретиться с их глазами, с этой новой для меня жизнью. Наконец поняв, что надо что-то предпринять, вопросительно посмотрела на Юлю.
