место, бросив мне предварительно:
– Тебе в Питере дня четыре сидеть. Я тебя найду, погуляем.
– Валера, я не хочу! Не надо меня находить!
– А я хочу. Раз сказал – найду, значит – найду. Ты меня знаешь.
И действительно, он меня нашел. Как же бывшему летчику не найти стюардессу в гостинице для летного состава в Пулково? Не иголка. Он нашел меня, и звонил по телефону, и приходил в номер, и мне приходилось, багровея от стыда, просить своих немецких коллег врать, что меня нет в номере, я не знала, что и как им объяснить, я металась, я рвалась из Питера – но погоды не было, мы сидели в Пулково намертво, я не могла даже выйти в город, боясь наткнуться на Валеру – и в довершение всего мне не звонил Хельмут.
Я дозвонилась ему сама, на третий день. Он говорил со мной очень сухо и коротко, сказал, что занят на переговорах и не может со мной говорить. Я сказала только, что у меня все благополучно, что рейс задерживают, и предупредила, когда примерно вернусь. По его голосу я поняла, что он не может забыть ту сцену в зале регистрации, что он уверен, что сейчас я в Питере с Валерой, что он думает, может быть, что я вернулась к Валере насовсем и его просто бросила, он думает как минимум, что я ему изменяю – но когда я назвала время прибытия, он сказал, как всегда, что меня встретит.
И вот наконец нам дали добро на вылет. Больше всего я боялась, что Валера поймает меня на посадке. Я боялась – не знаю, чего я боялась. Ведь он ничего не мог мне сделать, так мне казалось, я боялась именно того, на что он рассчитывал, – боялась вновь «слететь с катушек», вспомнить все, что я так тщательно старалась забыть, и побежать за ним на край света.
Но посадка прошла нормально. Я занималась своим «бизнес-классом», и была почти спокойна – до тех пор, пока меня не позвали помочь разобраться с переводом в «эконом» и там я не увидела Валеру.
Он выжидал. Я не знала, что ему нужно от меня, но он выжидал, он охотился на меня, как кот на мышь, – и я сама позвала его в служебный отсек, чтобы раз и навсегда объясниться. Я помнила, что в Берлине меня будет встречать Хельмут. И я хотела оставить все это позади – разрываться между ними двумя я была более не в состоянии. Или уж – головой в воду…
Он пришел и стоял – смотрел на меня молча, сам не заговаривал. Пришлось мне начинать.
– Я хочу спросить тебя, что ты тут делаешь? Что тебе надо?
– Лечу в Берлин. Это моя работа. Я же тебе говорил – экспорт-импорт.
– Сам летишь, вот этим именно рейсом? Зачем?
– Собаку везу.
– То есть как – собаку?
– Так – собаку. В багажном отсеке посмотри – там сидит. Развожу породистых собак – у меня друг в питомнике работал раньше, вот у нас теперь фирма. Порода редкая, там выводим – на Западе за большие деньги продаем.
Как-то это слишком звучало – «оперетточно», что ли. Слишком смешно, слишком странно и слишком не похоже на него. И я совершенно случайно, по наитию, по догадке, ничего особенного даже в это не вкладывая, кроме своего отношения к нему в этот момент, сказала:
– Я тебе не верю.
– И правильно делаешь. У меня, кстати, в связи с этим к тебе дело есть. Я все в Питере пытался с тобой поговорить – но ты же, дурочка, пряталась. Придется здесь, ничего не поделаешь. Помощи у тебя хочу попросить.
И вот от этих его слов мне стало плохо – так плохо, что я села и поняла, как тяжело мне будет с ним бороться. Я так привыкла делать для него все. Сейчас я еще не знала, что он от меня хочет, но я знала, как трудно мне будет ему отказать. Все, на что меня хватило, это спросить:
– Надеюсь, ты не тем же самым занимаешься, чем и раньше?
– Ты угадала.
Я молчала. Я ничего не видела, ничего не слышала, мне казалось, что меня опустили в темный глубокий колодец – и что я не в самолете сейчас, а в пустоте, в темноте, там, откуда нет выхода.
– Меня подставили. Меня тоже подставили, Регин, – не одну тебя. Я попал сейчас на очень крупную сумму – и единственный выход для меня – провезти большую партию. Я обещал. Я много отвез. Это уже третья собака…
– Так это собака?
– Видишь, я от тебя ничего не скрываю. Можешь меня сдать. Но у меня правда нет выхода. Если я не сделаю, что обещал, не верну деньги, не выполню заказ, меня просто убьют, понимаешь?
Он знал, он был уверен, что я его не сдам. И что я его пожалею.
– Зачем ты мне все это говоришь?
– Потому что мне нужна твоя помощь. Последний раз. А потом – хочешь, навсегда исчезну, ты меня больше не увидишь. А хочешь – все брошу, уеду с тобой, увезу куда пожелаешь, деньги будут. И с тобой буду всегда – ты это заслужила.
Что я заслужила… Я не знаю, что я заслужила. Что заслужила я, что заслужил Валера и что заслужил Хельмут?
– Не могу я больше лететь с собакой. Четвертый раз подряд – меня гарантированно возьмут. Мне кажется, они уже догадываются. Проверят собаку – мне конец. Сейчас проскочу – а больше нет. А я не могу, понимаешь, не могу, ну пойми ты – убьют они меня!
– Нет.
– Регина, это последний раз.
– Нет. Забудь об этом, забудь обо мне, насовсем.
– Не могу. Я бы тебе мог сказать, что я тебя люблю – я правда тебя люблю, ты мне дорога, лучше тебя я в своей жизни женщины не встречал, – но сейчас я не буду, я даже говорить это не буду. Потом скажу, когда все кончится. Сейчас прошу – помоги.
– Я же сказала тебе – нет. Иди, садись, не нужно тебе больше здесь быть. Иди.
Он постоял, помолчал, потом вздохнул и взял меня за руку.
– Прости, нет у меня другого выхода.
– Отпусти руку!
– Да не буду я тебя трогать. Трогать я тебя не буду. Приставать не буду, не бойся. Но – если ты мне не поможешь – тогда я тебя сдам. Пойми, нет пути назад – тогда уж мне лучше в немецкую тюрьму сесть, чем назад возвращаться. Не поможешь – сяду, сдам тебя и мужа твоего немецкого.
– При чем тут муж?!
– Найдется, при чем. Ты наркотики раньше возила? Возила, суд признал тебя виновной. Наркотики возила, в тюрьме сидела, а сейчас в «Люфтганзе» работаешь – наверняка тем же занимаешься. Все, что они о тебе не знают, – они узнают. А муж – даже если и не при чем – припишут. Кто тебе адвоката тогда нанимал? Он. Вот и доказательство. А остальное я им сам расскажу. И никто уже не отмажется. Расскажу так, что мне поверят.
– Ты этого не сделаешь.
– Сделаю. Мне от этого – почти никакой пользы, ну немного снисхождения от немцев – но я это сделаю. Если я тебя сейчас не заставлю – ну убьют меня, ну сколько можно тебе повторять, я же правду тебе сейчас говорю! Я жить хочу. Помоги мне в последний раз – и все. И я чист, и ты чиста.
Я молчала. Потом сказала:
– Иди в салон.
– Сделаешь это? В следующий раз, когда полетишь в Берлин. Я проверил, у тебя новый рейс через неделю.
– Иди в салон.
– Сделаешь? Не сделаешь – гарантирую: сядешь и ты, и твой Хельмут.
– Я подумаю.
– Подумай. Думать тебе – еще ровно сорок пять минут до посадки осталось.
– Я подумаю.
– Тут нечего думать. Я все подготовлю, никто тебя не заподозрит, отдам накануне в Питере, заберу сам в Берлине через пару дней. Я все про тебя знаю – и где живешь, и какой дорогой на работу ходишь. Я
