собственной печатью.
– Это все хорошо, но если я не претендую на право заверения переводов.
– Тогда это все к вам не относится, и вы работаете так же, как и раньше.
– Но в торговой инспекции меня отправили к вам.
– Может вы собирались внести изменения.
– Не собирался я ничего менять, мне только нужна выписка о моей лицензии.
– Не расстраивайтесь, постановление совсем свежее, не все еще с ним знакомы. В конце концов, если они снова вас будут мучить, уговорите позвонить к на, мы им все объясним.
Замечательный итог визита, с маленьким исключением, торговая инспекция сегодня уже закончила работу, и теперь вновь будет работать только в среду.
Когда я вернулся домой, Стен почувствовав мое настроение, сразу засобирался на прогулку.
Лойола смотрел на этого человека, принятого в самых знатных домах Европы и думал, как может этот неопрятный человек, распространяющий вокруг себя запах краски, такой сильный, как будто он только что в ней выкупался, владеть искусством, передавать на холсте человеческий обличий столь точно, что имя его называлось первым из первых, среди всех работ этого художника он бы не поверил, что это возможно.
– В портрете самое главное глаза человека. Душу всегда можно увидеть в глазах. Я все свои работы начинаю с набросков глаз, а когда вижу, что передал душу, просто дорисовываю все остальное.
– А если вы не можете увидеть глаз?
– Как же я не увижу, если я первым делом рассматриваю глаза того, кого собираюсь рисовать.
– Но, к примеру, если человек слеп или у него просто нет глаз?
– Вы знаете, святой отец, мне просто не встречались такие заказчики, да и зачем им портреты, если они вовсе ничего не видит. Да и я, наверное, отказался бы рисовать такого человека. А вы хотите, что бы я рисовал слепца?
– Нет. То с чем я хочу обратиться к вам еще сложнее. Я хочу, что бы вы нарисовали портрет человека, который уже умер.
– Умер?
– Да, но я хочу, чтобы вы постарались в своем портрете воссоздать его облик таким, каков он был при жизни.
– Но я никогда еще не выполнял таких заказов.
– Ну, что же все в жизни бывает в первый раз, и если вы сможете справиться с такой работой, думаю, слава ваша будет больше, чем у всех корифеев, живших до вас. Подумайте об этом.
– Святой отец, я попробую, но боюсь пообещать результат.
– А вы постарайтесь. Вам расскажет об этом человеке брат… вот только он принял обет отшельничества и живет в подвале замка в келье без окон. Так что я попрошу вас при общении с ним обойтись минимальным освещением.
Художник уже привык к свече, освещающей только мольберт и этому монаху с бледным лицом, больше похожего на призрак сидящий в самом темном углу кельи.
Монах пытался рассказать, но ему не хватало слов, он сравнивал отдельные черты умершего с чертами лиц братьев, но за время отшельничества, те настолько изменились, что ни один из набросков не нее сходства с умершим.
Их труд, кажется, совершенно зашел в тупик, и тогда художник, используя весь свой опыт, отважился на эксперимент. Он взял доску, покрашенную в черный цвет и кусок мела и сев рядом с монахом начал рисовать, все время, поправляя линии. Его мастерство, знание строения человеческих лиц и их настойчивость – принесли результаты, и на доске появилось лицо давно умершего.
Результат настолько потряс бедного монаха, что он, бормоча молитвы, ушел в темный угол и больше не откликался.
Теперь работа над портретом не составляла труда и вскоре с холста смотри молодой человек, наполненный жизнью и немного задумчивый.
– Святой отец, я не понимаю, как вы могли запереть в подземелье человека, только ради того, что бы он не забыл облик кого бы то ни было. А ведь мне о вас столько говорили, так расхваливали, пели дифирамбы вашей справедливости. Скажите мне, кем должен был быть умерший, что бы идти ради создания его портрета на такие жертвы. Мое разочарование в вас не имеет предела, – и он, повернувшись, стремительно вышел из комнаты настоятеля.
Когда дверь захлопнулась, из-за ширмы вышел инквизитор.
– Я понимаю, настоятель, почему вы пригласили меня. Я только что стал свидетелем богохульства из уст еретика.
– Да. Язык этого человека – враг его, но думаю, вы умеете лечить эту болезнь.
– Насколько я понимаю, речи эти стали возможны после общения этого человека с монахом вашего монастыря.
– Похоже, но здесь я сам приму меры и сумею справиться с проблемой.
– Не сомневаюсь, святой отец, но если будет нужна помощь, то мы всегда готовы ее оказать.
Распрощавшись с инквизитором, Лойола спустился в подвал монастыря.
– Брат Антоний обет свой ты соблюдаешь, но речи твои смутили разум художника и посеяли в нем грешные мысли. Во искупление греха этого налагаю на тебя епитимью принять еще один обет – молчание.
