хищная сила накапливалась в выгибающихся, напружиненных хребтах, и не надо было никакого сигнала, просто переполнилась мера этого накопления, и они ринулись вниз, падая мягко и умело, сразу же отскакивая, и — бочком-бочком, по кругу, вокруг этих чужаков — на полусогнутых, с прижатыми к поджелудочной железе передними лапами, слишком похожими на человеческие руки.
А земля под ногами уже выгибалась, и ходила волнами, и все вверх и вверх, даже непонятно, почему сладко подташнивает, как при падении; черный порог с золотыми крапинами уплывал вниз, тонул во тьме, и главное было — не свалиться туда, в эту щель между движущимся клином и иссеченной черными тигровыми полосами дверью; но чартары все прибывали, все валились сверху, как бурые валенки, и копошащаяся стена мохнатых тел заслоняла уже все и всех, а удушливый запах был так плотен, что теснил к краю, как вполне материальный, вещественный нож бульдозера, и Варвара, запрокидывая голову, все отодвигалась и отодвигалась, пока ноги ее не скользнули в щель, и она, отчаянно цепляясь за что попало, полетела вниз вместе с жаркими извивающимися телами, за которые она пыталась удержаться. Она не увидела, а скорее почувствовала, как рядом с ней обрушился Гюрг, и принялся хватать чартаров и вышвыривать их обратно; он выпихивал их во все сужающуюся щель, а она даже не в силах была крикнуть — сверху навалилось столько, что невозможно было сделать необходимый перед криком вдох.
Собрав последние силы, она попыталась выбраться из-под массы навалившихся на нее мягких шерстяных туш, но единственное, что она смогла, это разглядеть где-то в недосягаемой вышине тающую полосочку света, которая была сейчас для нее всем — и жизнью, и Вселенной, и тем человеком, которого она наконец нашла этой ночью и так и не смогла остаться рядом с ним.
И тогда в ответ ненужное большое колдовское чутье донесло до нее все отчаяние, всю боль Вуковуда, тоже осознавшего, что он ее теряет. Ни сил, ни мужества больше не оставалось, и она закричала, хотя голос ее не мог пробиться сквозь толщу копошащихся, удушающе смрадных тел:
— Вуки, где же ты, Вуки, да помоги же мне, Вуки, Вуки…
А потом было беспамятство, в котором она, уже ничего не видя и не слыша, продолжала инстинктивно отбиваться, пока не пришло полное оцепенение; сколько оно продлилось, определить было совершенно невозможно, но когда сознание разом вернулось, первое, что захлестнуло — радость. Можно было свободно дышать! Еще не открыв глаза, Варвара потянулась и тут вдруг ощутила в руках что-то мягкое и ворсистое. Шкура? Когда это она успела? И мгновенный липкий ужас: да ведь это же шкура чартара!
Она взвизгнула и, оттолкнув от себя этот жуткий трофей, широко раскрыла глаза, заранее пугаясь тому, где она окажется.
Это была рубка, почти неотличимая от той, в которой она несла вахту на «Дункане», и такое же кожаное кресло, и сусанинский свитер на полу, и напротив пригорюнившийся Вуковуд в меховой жилетке на голое тело. Она наклонилась, потянула к себе свитер и вдруг, уткнувшись в него лицом, постыдно заревела.
Послышался щелчок сдвинувшейся в сторону дверцы, шаркающие шаги. Варвара утерлась кулачком и с удивлением подняла глаза. Надо же, это Гюрг, а она и не узнала! И что с человеком сделалось, прямо почернел, как головешка. И его, значит, доконали троглодитики мохнатые.
— Простите меня, — кротко проговорила Варвара. — Раскисла.
Он как-то искоса глянул на нее сумрачным глазом, поставил на пол термос — как раз посередине между Варварой и Вуковудом — и совершенно очевидно впал в маяту: то ли уходить, то ли оставаться. Это так не вязалось с образом величественно шагающего покорителя чужих земель, возложившего к ее ногам невиданную добычу — крапчатого тапиренка, героически аннексированный ужин аборигенов, что девушке стало не по себе. Что-то за этим крылось. Нападение чартаров она помнила, но вот дальше…
— Что случилось? — не выдержала она. — Почему не взлетаем?
Гюрг с Вуковудом переглянулись.
— Видите ли, — Вуковуд поежился, обхватив себя за голые локти, — вопрос-то ведь остался открытым: что делать?
— С кем?
— Не с кем, а с чем, — в голосе командора как-то странно сочетались жесткость и безразличие. — Я предлагаю поставить вокруг всего спуска силовую защиту и вызвать комплексную экспедицию с Большой Земли. В виде исключения ей позволят сесть. Вскроют хранилище, исследуют содержимое, закроют.
— Нет, — твердо возразил Вуковуд. — Защита у нас никудышная, не чета строителям Пресептории. Пока на Большой Земле будут разводить большие академические дебаты, пока соберут и доставят сюда экспедицию… Учитывайте, что каждый перелет не гарантирован от случайностей. Полетит какой-нибудь генератор, или солнышко здешнее батареям не подойдет, и чартары прорвутся к дверям хранилища. Дальнейшее непредсказуемо. Поэтому я считаю, что мы должны попросту засыпать весь спуск, как могилу Тутанхамона. Пока.
— Пока — это до прибытия комплексной экспедиции? — спросил Гюрг. Хотелось ему в эту экспедицию.
— Пока — это до того самого момента, когда уровень науки и техники позволит чартарам произвести подземную разведку и обнаружить скрытое в глубине хранилище.
А Варвара, между тем, ничегошеньки не понимала.
— Да о чем вы? — перебила она Вуковуда. — Какая защита? Зачем засыпать спуск, если пандус поднялся? А кстати, там чартаров не передавило? Они ж валились мне на голову…
Теперь мужчины переглянулись в полном недоумении.
— Мы же остались внизу, в щели, — напомнила она, — а сверху сыпались эти вонючки, пока я не задохнулась!
— Вот оно что, — проговорил Гюрг после некоторой паузы. — Сработала-таки «защита от дурака». Галюциногены.
— Но тогда вы тоже почувствовали бы!
— Видите ли, — Вуковуд как-то обескураженно тер себе подбородок. — Вы в этот момент наклонились над костром. Так что это было испарение ядовитых соков, которое вы вдохнули, а может быть, и направленное излучение, рассчитанное на рост среднего чартара. Мы несколько повыше. Вот и все. У вас это был чисто рефлекторный страх…
Вид у него стал еще жалче, чем у Гюрга, и он машинально повторил:
— Вот и все.
Вот тут-то и она припомнила весь свой бред, весь ужас. Значит, никаких чартаров не было, это обступившие кошмары заставили ее верещать на всю Чартаруму, и ведь не просто верещать… Совершенно отчетливо вспомнила она свой голос: «Вуки, где же ты, Вуки!..»
Но ведь не только же один страх был в этом крике! Гюрг это понял, потому и сник; и Вуковуд поверил было, вот и сидел напротив, ждал ее пробуждения как манны небесной — говорил же, что надоело ему мотаться по всему Пространству, только трудно найти такой уголок, где не было бы шумно и людно. А тут она еще, ведьма усатая, заставила вспомнить Степуху и поверить, что это и есть желанное пристанище, колдовская земля. И с ней, ведьмой, в придачу. В смертном страхе звала не кого-нибудь, а его, и в свитер его вцепилась — не оторвешь, пришлось из него вылезти…
А теперь вдруг нашел объяснение — «рефлекторный страх». И ничего больше. Как, какими словами объяснить ему, что это не так?
— Гюрг, — попросила она несколько смущенно, — не могли бы вы сделать панорамный снимок входа в хранилище? Если придется закапывать, то надо рассчитать…
Гюрг посмотрел на нее, как на последнюю идиотку, — ну неужели не могла придумать ничего неправдоподобнее! Потом молча повернулся, так что термос, стоявший на полу, завертелся волчком, и стремительно покинул рубку. Варвара уставилась на медленно расплывающуюся лужицу, мучительно подыскивая нужные слова. Но вместо слов в памяти проходили, возникая и растворяясь, лица: и неотразимый Параскив, и узколицый оливковый Теймураз, и любитель средневековой кухни Келликер, и неистощимый болтун Солигетти, и румяный молодец Кирюша, и легконогий козловладелец Петрушка, и удельный властитель биосектора Сусанин, и надменный кондотьер Гюрг… Почему же сам собою выбрался из всех них именно этот, и не самый красивый, и не такой уж удачливый, а уж что касается возраста, то подумать страшно: тридцать четыре! Почему же все-таки он?
Да потому, что рядом с ним она будет счастлива, оставаясь самой собой, не отрекаясь ни от имени, ни
