Никто не успел высказаться по этому поводу, как он снова появился, ухватил с блюда баранью ногу и пропал уже окончательно.
Командор облегченно вздохнул:
— Ну, я вижу, что теперь за него можно не волноваться — выговорился и вернулся в прежнее свое бродячее состояние. Придется тебе, Эрм, получше приглядывать за собственными кладовыми да кухнями.
— Да уж, это еще надоть поглядеть, кто тут есть прорва ненасытная, — глухо проворчала Паянна, так и не примирившаяся с новой способностью своего земляка.
— Гм… Похождения, конечно, увлекательные, — это совершенно неожиданно Флейж подал голос, в котором тоже звучали ревнивые нотки. — Но все-таки откуда у него в самый нужный момент появилась наша способность перелетать через ничто? Ведь сколько мы с ним дурака валяли, он только по-козлиному прыгал…
— Откудова — оттудова… Стало быть, таким уродился, — изрекла Паянна, поднимая закряхтевшего малыша, который только сейчас спохватился, что пропустил вечернюю кормежку. — Раз уж вам прошвырнуться на Тихри было что плюнуть, то почем знать, может, дедки ваши тоже на дорогах княжеских пошустрили, вот кто-то из них на какую нашу шалаву и соблазнулся. Так и пошел род попорченный, к лёту гожий, у коих в кровушке ходить не вдоль дорог, а поперек.
А ведь и вправду, — встрепенулась принцесса, которую Харрово повествование привело в состояние несвойственной ей растроганной задумчивости. — Мы знаем, что крэги сами по себе не способны на межзвездные перелеты. Значит, на Тихри их занесли наши предки, больше некому.
— Хорошо, если предки, — возразил командор. — И гораздо хуже, если еще на какой-то планете мыслящие существа обладают таким же даром.
— Что же в том плохого? — удивилась Ардиень, доброе сердечко.
— Потому что они служат крэгам.
13. Два странника — ночь и день
— Ты спишь? — Юргзнал, что это не так, несмотря на плотно сомкнутые веки и безмятежное дыхание своей жены — как-никак за столько-то ночей научился различать, когда она притворяется.
— Не сплю, — послушно отозвалась она, не открывая глаз. — Девочку эту жалко…
— Какую девочку?
— Маму нашего Эзрика.
— Ну да, конечно, конечно… А я вот все думаю: как это мне сразу не бросилось в глаза, насколько Харр по своему нраву и бродяжьим привычкам отличается от всех прочих тихрианских караванников… Ты меня слушаешь?..
— Да-да.
Но на самом деле она думала совсем не о Мади. Причудливая судьба (интересно, которая ее ладонь?) почти одновременно скрестила ее жизненный путь с дорогами двух бродяг, тихрианского и невестийского. Оба были одиноки и никому не подвластны; и тот и другой на ее взгляд не обладали ни малейшей привлекательностью как мужчины; обоим катастрофически не сиделось на одном месте. И, пожалуй, на том их сходство и заканчивалось.
Харр по-Харрада, раздолбай неподражаемый, в чьей снежно-белой шевелюре приманчиво вилась одна вороная прядь, был лицом черен, как головешка; непривычно длинные ноги и поджарость вечно голодной охотничьей собаки неизбежно приводили к сравнению с обугленной жердью.
Горон своей роскошной гривой смоляных кудрей мог бы тоже похвастаться (правда, в склонности к хвастовству его никак нельзя было заподозрить), тем более что они магическим образом все время сами собой шевелились, закрывая его унылый лик, и без того никогда не знавший солнца и потому, как и у всех остальных невестийцев, приобретший какой-то серебристый оттенок оливкового тона; о его фигуре, изуродованной защитным коробом, и говорить не приходилось.
Бесшабашный, словоохотливый Харр пользовался неизменным успехом у женщин и, по собственному признанию, на каждой дороге оставил далеко не по одному продолжателю собственного рода, не говоря уж об Эзрике. Горон же, похоже, ко всем женщинам относился с каким-то старческим безразличием, и представить его в роли отца семейства было просто немыслимо. Уж не наложил ли он на себя какой-нибудь монашеский зарок?..
И потом — проблема хлеба насущного. Ни Тихри, ни Невеста еще не приблизились к тому уровню, на котором услужливые сервы и пашут, и сеют, и на стол подают (Юрг, завистливо вздыхая, говорил, что даже на его Земле о таком до сих пор только мечтают). Так вот Харр, даром что рыцарем назывался, а ведь начал самостоятельную жизнь в кузнице, подмастерьем, да и потом не прихлебалой незваным за стол садился — песнями да прибаутками с хозяевами рассчитывался, а когда надо, с завидной своевременностью и за оружие хватался.
А вот Горон наверняка за всю свою жизнь палец о палец не ударил, одними проповедями да благословениями пробавлялся; руки выдают — холеные, как у принца.
Харр шлялся по белу свету исключительно по собственной бесшабашности; Горон же, похоже, имел какую-то тайную цель.
И главное: Харру принадлежал день, Горону — ночь.
— …нет, ты все-таки меня не слушаешь, мое твое сонное величество!
— Прости, муж мой, любовь моя. Я задумалась о странниках. Приносят ли они пользу своей земле или только топчут ее в свое удовольствие?
— Ну, пока на их земле есть неоткрытые уголки, так сказать, белые проплешины на карте, то польза несомненная. А вот потом… Потом — это, уже смотря, какой странник. Наш вот перекати-поле чуть было новую религию на какой-то там Ала-Рани не ввел.
— Почему — чуть? То, что он таким таинственным образом избежал смерти, да еще и с новоявленным «божественным» младенцем, по-моему, может только подстегнуть появление целого букета легенд, а там и
