Через две недели после прибытия в Париж в Георафическом обществе при большом стечении ученых и публики состоялся подробный доклад Ядринцева о его открытиях в Центральной Азии. Безукоризненный французский язык, яркий и увлекательный русская страсть и темперамент публициста и ученого произвели большое впечатление на французов. Успех был полным! Николая Михайловича наградили по окончании доклада шумными овациями.
Интерес к «сибирским рунам», насчитывающим многие сотни знаков связного текста, был велик. Востоковеды рассматривали и изучали копии надписей, которые пока никто не мог прочитать. Но скоро они должны зазвучать, ибо плиты с рунами оказались билингвами, то есть двуязычными. Параллельный и, очевидно, идентичный текст на китайском языке должен помочь исследователям наконец расшифровать загадки «сибирского», или «енисейского», рунического письма.
Удивительный и неиссякаемый интерес французский ученых — географов, археологов и этнографов — к Сибири поразил Ядринцева. Где угодно, но только не здесь думал он встретить сочувствующих его рассказам о большом значении своеобразных древних памятников окраинной Северной Азии для истории культуры. При чем не просто сочувствующих, а, если хотите, единомышленников, сторонников. У французских археологов Бертрана, Флуэста, Шантра и Ленормана, оказывается, существовала теория, с помощью которой они стремились решить проблемы не только французских, но и вообще западноевропейских культур, начиная с самых древних. Эта гипотеза основывалась прежде всего на признания факта широких трансконтинентальных миграций первобытных людей.
Французы считали, что истоки ранних западноевропейских культур следует искать на далеком востоке европейской России или, вероятнее всего, в Среднем Азии и Сибири. Там, в глубинных областях Евроазиатского континента, должны быть рано или поздно открыл ты «отсталые» и вместе с тем древнейшие памятники «примитивного человека».
Этнологи Франции не просто занимаются созданием сугубо теоретических выкладок. В Париже вспыхивает огромный интерес к русской археологии. Ученые усердна штудируют литературу о российских древностях, один за другим едут в Россию, работают в музеях ее крупнейших городов и даже ведут, подобно барону де Баю экспедиционные исследования. Сибирь оказывается для них все более заманчивой и желанной. Это увлечение восточными древностями среди французских археологом получило даже особое название: «Движение к изучению России». В свете этого восторженный прием Ядринцева, многие годы связанного с исследованиями в Сибири, не кажется ни случайным, ни неожиданным.
Николай Михайлович готовился сегодня, к самому, может быть, интереснейшему за всю поездку во Францию визиту. Скоро в отель должен прийти русский доктор- антрополог Деникер, его помощник по парижским делам, который любезно содействовал установлению полезных связей и знакомств, и барон Жорж де Бай, депутат парламента, молодой, но уже преуспевающий археолог, всегда полный самых неожиданных идей и планов. Это он представил Ядринцева академии и Обществу антикваров, а затем знакомил с парламентом.
Барон совершил несколько поездок в Россию, где занимался изучением музейных коллекций и даже вел раскопки на Кавказе. Рассказы Николая Михайловича о Сибири воспламенили его новой идеей. Барон решил во что бы то ни стало побывать в местах, о которых с таким увлечением рассказывал Ядринцев, и заняться на месте этнографией, а также посмотреть древние сибирские памятники.
Барон и Деникер ведут его к одному из почтенных и уважаемых ученых Франции, крупнейшему зоологу и антропологу Арманду Катрфажу. Де Бай близок Катрфажу — он его ученик и разделяет многие из идем своего учителя, в том числе связанные с происхождением первобытного человека, местом его первоначального появления и характером последующего расселения по всей территории Земли.
Катрфаж принял гостя из России с истинно французским великолепием и гостеприимством. Непринуждённая беседа не прерывалась ни на минуту.
Сначала, разумеется, поговорили о Монголии и открытиях Ядринцева. Николай Михайлович рассказал много нового из того, что ему пришлось опустить из-за ограниченности времени, отведенного для доклада в Географическом обществе. Затем коснулся сибирских древностей, курганных полей страны мертвых — Минусинской котловины и под конец осторожно затронул популярную тему — о выдающемся значении древних сибирских народов и культур в мировой истории. Скифы и гунны, а затем монгольское нашествие. Разные народы, отдаленные многими веками событий…
Катрфаж слушал молча, изредка кивая головой, а затем заговорил горячо и убежденно. Мысли гостя о роли сибирских и центральноазиатских культур созвучны его представлениям. Более того, по его мнению, следовало заглянуть глубже в «предысторию» человека и подумать о том, не играла ли Сибирь особую, может быть, решающую роль в ключевой момент, когда из царства животных впервые выделился человек.
— Мы до сих пор не можем определить, где же располагается колыбель человечества. Думаю, что Сибирь, или вообще глубокий север, в том числе, возможно, европейский, была той областью, где люди появились задолго до оледенений четвертичного периода. Нам неизвестны истоки доисторической археологии Северной и Средней Азии, но я верю, что эти районы земли могут когда-нибудь дать факты, которые изменят наши взгляды о первых периодах жизни человечества, например — неолитическую индустрию, соединенную с четвертичной фауной! Вы удивлены? Странная гипотеза, не правда ли? — смеясь, обратился Катрфаж к Николаю Михайловичу.
— Признаться, я никогда серьезно не задумывался о таких далеких временах, как период появления первых людей, — смутился Ядринцев. — Правда, мне приходилось писать нечто вроде лирических эссе о наших первопредках, но в них всегда было больше фантазии, чем фактов! Россия бедна памятниками палеолита…
— Еще бокал вина? — предложил Катрфаж. — Пока бедна, если говорить точнее. Кто знает, что за открытия ожидают археологов, которые специально займутся поисками палеолита в азиатской России. Я, во всяком случае, оптимист и надеюсь, что уже в Москве на конгрессе при встрече вы преподнесете мне сюрприз любимой вами Сибири!
Николай Михайлович, смеясь, поднял бокал и провозгласил тост за исполнение желаний профессора, хотя времени для этого, пожалуй, маловато: ведь конгресс состоится через два года, в 1892 году. Однако все же как Катрфаж объясняет главное в «странной», по его словам, гипотезе? Почему именно Сибирь, возможно, была родиной людей и как представляется ему картина появления человека в Европе, где открыты столь многочисленные и богатые палеолитические стойбища?
— О, вы задаете мне слишком сложный вопрос, пожалейте хозяина. Боюсь, что мой ответ вряд ли удовлетворит вас. Не знаю, действительно ли ваши эссе о первопредках фантастичны, но в гипотезе о сибирской прародине человечества, как и во всякой гипотезе или неутвердившейся теории, действительно еще много неопределенного. Впрочем, этими вопросами больше занимались немцы. У них с философией истории всегда дела обстояли лучше…
Катрфаж затем подробно рассказал о теориях Вагнера и Мюллера, которые те развивали в последние несколько десятилетий. В основу их взглядов, раскрывающих особое значение северных суровых районов Земли в истории первобытного человечества, положены мыса Дарвина и его ближайших последователей о главном факторе появления человека: резких изменениях природной среды и вызванной ими коренной перестройка жизнедеятельности его обезьяноподобных предков.
Это случилось около миллиона лет назад, когда в Европе и Сибири началась одна из грандиознейших природных катастроф, причины которой до сих пор остаются загадочными. Северные области Европы и Сибири покрылись гигантскими ледяными полями, достигавшими в толщину многих сотен метров. Лед под собственной тяжестью начал двигаться к югу, сметая все на своем пути. Срезались гигантские скалы, бесследно исчезали громадные массивы леса. Ледники пропахивали широкие долины. Внезапное похолодание привело к гибели большого количества животных, которые не могли переселиться в южные теплые районы.
Морозное дыхание ледников, уничтожившее тропические леса, оказалось подлинной трагедией для их многочисленных обитателей, в особенности для тех, кто был приспособлен для жизни на деревьях. Они поневоле оказались вынужденными сойти на землю, внезапно резко изменить свой образ жизни, искать новые источники пищи и принципиально иные способы ее добычи. Все это привело, естественно, к ожесточенной борьбе за существование. Победителями из нее вышли те виды, которым удалось проявить
