патриархам, этим славным людям не от мира сего. Они не были особенно учеными, но детей они понимали. Более того, они хорошо знали, что такое бедность, и умели помочь страдающим нищетой духа, которая так часто идет рука об руку с пустотой в карманах. Они превратили меня из ребенка, который не верил ни во что, в человека, верящего в себя. Я буду всегда благодарна им за это, хотя, в конце концов, оказалось, что их доктрин для меня недостаточно.
Иногда Датрик приходил и забирал меня для выполнения разных заданий: определить, является новорожденный силвом или нет; свидетельствовать в суде, виновен ли человек в дун-магии.
Мне следовало бы чувствовать себя счастливой. Впервые в жизни я получала достаточно еды, у меня было одеяло, чтобы согреться холодной ночью, никто не бил меня по голове, и никто не крал у меня хлеба. Впрочем, беззаботной моя жизнь не являлась. Я была полукровкой, а это означало тяготы, о которых большинство людей даже не догадывается. Менодиане были добрыми, а вот дети — нет. И всегда надо мной висела угроза того, что, как только мне исполнится двенадцать, меня вышлют на косу Гортан, потому что татуировки на мочке уха, говорящей о гражданстве, у меня не было…
«Волосатая, волосатая, полукровка лохматая, — дразнили меня мальчишки, знавшие, как мне неприятна необходимость носить длинные волосы, — с конопушкой на носу, тебя вышлют на косу».
«Ты живешь здесь только потому, что мы тебе разрешаем, — повторял мне Датрик. — Только сделай неверный шаг, и мы вышвырнем тебя на эту песчаную плешь. Полукровкам только там и место».
Иногда я тайком отправлялась на кладбище, только теперь это было бесполезно. Та жизнь теперь ничего предложить мне не могла: даже свобода нищих была ненастоящей. Да и большинство детей, с которыми я раньше жила, умирали раньше, чем успевали стать взрослыми…
Когда я подросла, я опять попыталась вырваться из когтей хранителей. То, что тогда со мной случилось, было хуже всего, что мне пришлось вытерпеть раньше. Дело кончилось тем, что я вернулась, потому что в мире оказались люди и похуже Датрика, а беды пострашнее школьных дразнилок. Но об этом я не хочу говорить. Скажу просто, что я оставалась привязана к своей службе хранителям, потому что альтернатива этому была слишком ужасна. В конце концов, я ведь была полукровкой.
Через два часа после того, как я вернулась в «Приют пьянчуги», в мою комнату вошел Датрик.
Мой рот пересох, как ручеек в летнюю жару: свое последнее задание именно от Датрика я и получила. Безжалостная оперативность советника и всегда-то лишала меня присутствия духа, а теперь мысль о том, что дело было настолько важным, чтобы хранители прислали ко мне такую шишку, испугала меня почти до потери пульса. Или случилось одно из тех абсурдных совпадений, о которых ходит столько слухов? Не очень-то я верила в такое.
Датрик оглядел комнату, взмахом руки воздвиг четыре сияющих столба магической защиты и соединил их ажурными переплетениями — теперь никто не смог бы нас подслушать. Только тогда снизошел он до того, чтобы приветствовать меня наклоном своей седеющей головы и холодной улыбкой. За прошедшие годы мы сумели научиться быть друг с другом вежливыми и вести себя цивилизованно. Угрозы Датрик теперь прикрывал хорошими манерами; наша взаимная неприязнь пряталась за улыбками. Вести себя иначе не было смысла. Конечно, даже когда Датрик улыбался, его глубокие синие глаза оставались ледяными. К этому я тоже привыкла.
— Блейз, Пунт сообщил, что ты, скорее всего, окажешься в Гортанской Пристани. — Пунт был тем парнем, которого он послал со мной вместе на Цирказе; проку от него было столько же, сколько от дырки в рыбачьей сети, и я избавилась от него, как только смогла. — Где Дева Замка?
Я ощутила тошноту: шанс получить обещанную награду испарялся быстрее капли воды на горячем камне, а вместе с ним и надежда заработать гражданство после двадцати лет службы хранителям. Датрику и его соотечественникам я служила большую часть своей жизни, но считать годы они начали только тогда, когда я, наконец, поняла, как они меня используют. Мне тогда было около пятнадцати лет, и я, наконец, набралась смелости потребовать вознаграждения: денег и перспективы получения гражданства.
Датрик дал мне такое обещание, я даже получила подтверждение его в письменном виде. Однако я прекрасно знала: стоит мне провалить дело, и Датрик перестанет считать меня полезной, а неудача послужит предлогом отказать мне в прошении о гражданстве.
— Где Дева Замка? — повторил Датрик. Я сглотнула и ответила ровным голосом:
— Не знаю. Пока.
Датрик поднял бровь еще выше обычного. Меня, тридцатилетнюю, он все еще мог заставить чувствовать себя девчонкой.
— Дело стало срочным.
— Почему? Или властителю Брета сделалось невтерпеж получить свою новобрачную?
Моя осведомленность явно удивила Датрика. Более того — Великая Бездна! — она его смутила. Датрик смутился от того, что мне оказалось известно: правящие семьи Цирказе и Брета собрались нарушить закон, запрещающий браки между жителями разных островов. Вот уж не думала, что он способен проявить подобную чувствительность! Впрочем, возможно, дело было вовсе не в чувствительности, а в неудовольствии: я ведь узнала, что хранители потворствуют тому, чему им полагалось препятствовать. По правде сказать, я не могла не почувствовать горечи: власть имущим позволялось выбирать себе в супруги чужаков, и уж их-то дети не лишались гражданства, не вышвыривались на улицу как полукровки…
Да только ничего нового в этом не было. Всегда существовал один закон для обладающих властью и другой для нас, простых смертных. Неожиданностью для меня явилось только участие в этом деле хранителей. На островах Хранителей не существовало монархии, и Совет всегда выставлял себя защитником равенства. Из всех Райских островов только хранители выбирали своих правителей и гордились этим обстоятельством больше, чем всеми прочими своими достижениями. Я показала Датрику, что мне известно: он и ему подобные придерживаются двойных стандартов, а Датрик был гордым человеком… Неудивительно, что он смутился.
— Откуда ты знаешь, что властитель Брета интересуется Девой Замка? — резко спросил Датрик.
Я пожала плечами:
— Я держу ушки на макушке и не отличаюсь тупостью, сир-силв. — То же самое можно было сказать и о сообразительных подонках в трущобах столицы Цирказе: от них-то я и узнала эту новость.
Датрик вернул себе равновесие.
— Иногда возникает политическая необходимость, с которой приходится мириться, нравится она нам или нет, Блейз. Это как раз такой случай. Властитель Брета желает видеть свою невесту. Ты ее, как я понимаю, не нашла. Объясни почему.
— Я проследила путь беглянки до цирказеанского порта Лем, — сказала я, понимая, что об этом ему должен был доложить Пунт и вопрос задан Датриком исключительно ради того, чтобы уязвить меня. Советник терпеть не мог неудачников, а то, что я до сих пор не выяснила место пребывания Девы Замка, было, несомненно, неудачей. — Ее отвели на гортанский невольничий корабль всего за час или два до того, как я добралась до Лема. Четверо незнакомых друг с другом свидетелей сообщили мне, что видели, как на борт поднялась цирказеанка в ошейнике рабыни. Двое из них даже разглядели татуировку совершеннолетия у нее на запястьях. Они решили, что это, должно быть, кто-то из членов царствующего дома, не угодивших суверену и за это проданных в рабство. В прошлом суверен Цирказе не брезговал подобными мерами, по крайней мере, в отношении своих родичей-мужчин.
— И эти люди не узнали свою собственную Деву Замка, наследницу престола?
Я с трудом сдержала улыбку превосходства. Нечасто случалось, чтобы мне было известно что-то, неизвестное Датрику.
— Женщины из царствующей на Цирказе семьи с пятилетнего возраста никогда не появляются на публике с открытым лицом. Они и вообще редко появляются на публике. Лиссал, Деве Замка, разрешалось покидать дворец один раз в году — под покрывалом, конечно, — чтобы присутствовать на морском празднестве. Нет ни единого жителя Цирказе, кроме дворцовых прислужниц и членов царствующей семьи, который знал бы ее в лицо. — Я едко усмехнулась. — Откуда тебе, например, известно, что властитель Брета не сохнет по невесте, похожей на каракатицу, собравшуюся метать икру? (На самом деле дворцовые прислужницы говорили о Лиссал, что «она хороша как картинка», хотя одна придворная дама явно из ревности назвала ее бесцветной и тощей, как рыба-сарган. Собственный батюшка Девы Замка злобно бросил мне: «Она достаточно хороша для самого дорогого борделя, и туда-то я испытываю искушение отправить непослушную дрянь, когда ты ее найдешь!» После чего мне стало очень любопытно
