Синий вечер окутал бабушкин двор. Ребекка сидела на финских санях и наблюдала за Ловой и Чаппи, игравшими в снегу. Сара лежала наверху в комнате и читала. Она даже не потрудилась ответить «нет», когда Ребекка предложила выйти погулять, молча закрыла дверь и плюхнулась на кровать.
— Посмотри на меня, Ребекка! — крикнула Лова.
Она стояла на коньке крыши погреба. Вот она развернулась и рухнула в снег спиной вперед. Высота была небольшая. Некоторое время она лежала в снегу, размахивая руками и ногами, чтобы сделать снежного ангелочка.
Они пробыли на улице почти час, построили полосу препятствий — через тоннель, прорытый в снежном валу, в сторону сарая, три круга вокруг березы, затем на крышу погреба, где надо было пройти, балансируя, по коньку, спрыгнуть в снег и вернуться на старт. На последнем этапе требовалось пробежать спиной вперед по глубокому снегу — так решила Лова. Сейчас она была занята тем, что размечала полосу сосновыми веточками. Впрочем, у нее возникли проблемы с Чаппи, которая сочла своим святым долгом хватать каждую веточку и уносить ее в какое-то тайное место, недоступное для наружного освещения.
— Я тебе сказала: прекрати! — сердито кричала Лова Чаппи, которая радостно убегала с очередной добычей в зубах.
— Послушай, а не пойти ли нам в дом попить какао с бутербродами? — попыталась Ребекка уже в третий раз.
Она устала, пока рыла ход сквозь снежный вал, однако сейчас перестала потеть и начала мерзнуть. Ей хотелось в дом. Снаружи по-прежнему падал снег.
Но Лова отчаянно протестовала: Ребекка должна засечь время, когда она будет преодолевать полосу препятствий.
— Ну, тогда давай сделаем это прямо сейчас. Ты вполне справишься и без веточек — ты же знаешь, где проходит полоса.
Бежать по снегу оказалось очень трудно. В конце концов получилось только два круга вокруг березы, а в конце Лова не стала бежать задом наперед, а дойдя до финиша, в полном изнеможении упала в объятия Ребекки.
— Мировой рекорд! — провозгласила Ребекка.
— А теперь твоя очередь.
— Ни за что. Ну, может быть, завтра. А теперь марш в дом!
— Чаппи! — позвала Лова, когда они двинулись к дому.
Однако собаки нигде не было видно.
— Иди в дом, — велела Ребекка, — я позову ее. И надевай сразу пижаму и носки! — крикнула она вслед девочке, когда та уже поднималась по лестнице.
Закрыв входную дверь, она снова позвала, прямо в темноту:
— Чаппи!
Казалось, ее голос разносится всего на несколько метров. Снегопад глушил все звуки, и когда она сама прислушалась, то различила лишь зловещую тишину. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы еще раз позвать собаку. Жутковато было стоять вот так, на виду, в свете фонаря на крыльце, и звать, когда вокруг высился черный молчаливый лес.
— Чаппи, ко мне! Чаппи!
Проклятая собака. Ребекка сделала шаг вперед, собираясь сойти с крыльца и обойти двор, но остановилась.
«Прекрати, что за детский сад», — убеждала она себя, но все же не решалась ни спуститься с крыльца, ни крикнуть еще раз. Перед глазами у нее стояла бумажка, прилепленная к машине. Слово «кровь», написанное угловатыми буквами. Она подумала о Викторе, о детях, оставшихся в доме. Пятясь, поднялась по лестнице обратно на крыльцо. Не сумела заставить себя повернуться спиной к тому неизвестному, что могло подстерегать ее в темноте. Войдя в дверь, она заперла ее изнутри и побежала по лестнице на второй этаж.
В холле она тут же позвонила Сиввингу. Он пришел через пять минут.
— У нее наверняка течка, — сказал он. — Не думаю, чтобы она попала в беду. Скорее как раз наоборот.
— Но ведь на улице так холодно, — пробормотала Ребекка.
— Если она замерзнет, то прибежит домой.
— Ты, должно быть, прав, — вздохнула Ребекка. — Просто без нее как-то жутковато.
Она заколебалась на секунду и добавила:
— Я хочу тебе кое-что показать. Подожди здесь, в холле, я не хочу, чтобы девочки видели.
Она сбегала к машине и принесла бумажку, которую обнаружила под дворником.
Сиввинг прочел ее, нахмурив брови.
— Ты показывала это полиции?
— Нет. А что бы они предприняли?
— Не знаю. Дали бы тебе охрану или что-нибудь в этом духе.
Ребекка невесело засмеялась.
— Из-за этого? Да нет, у них нет таких возможностей. Но есть и еще кое-что.
Она рассказала об открытке в Библии Виктора.
— А вдруг человек, написавший эту открытку, действительно любил его?
— Ну и?
— «То, что мы сделали, не грех в глазах Господних». Даже не знаю — но ведь у Виктора никогда не было девушки. И я начинаю думать, что, может быть… Да, у меня возникла мысль, что, возможно, существовал человек, который любил его — запретной любовью. И именно этот человек теперь угрожает мне, потому что сам чувствует угрозу.
— Мужчина?
— Именно. Община никогда бы такого не потерпела. Его бы выкинули прочь в два счета. И если дело обстоит так, и Виктор хотел сохранить это в тайне, я тоже не очень хочу сразу бежать в полицию. Можешь себе представить, какие заголовки появятся назавтра в газетах?
Сиввинг недовольно фыркнул и провел рукой по волосам.
— Не нравится мне все это, — проговорил он. — А вдруг с тобой что-нибудь случится?
— Со мной ничего не случится. Я только переживаю за Чаппи.
— Хочешь, мы с Беллой переночуем сегодня у вас?
Ребекка покачала головой.
— Она скоро вернется, — сказал Сиввинг успокаивающим тоном. — Мы с Беллой сейчас пойдем погуляем. И я ее покричу.
Но Сиввинг ошибается. Чаппи не вернется. Она лежит в багажнике машины. Морда ее обмотана скотчем. Передние и задние лапы тоже. Сердце отчаянно бьется в ее маленькой груди, глаза смотрят в темноту. Она барахтается в тесном пространстве и трется головой о пол в тщетных попытках освободиться от скотча, которым схвачена ее морда. Один зуб наполовину выбит, кровь вперемешку с крошками зуба льется ей в горло. Как эта собака могла стать такой легкой добычей? Ведь ее столько раз избивал бывший хозяин. Почему она не узнала зло, когда бежала прямо ему навстречу? Потому что наделена способностью забывать. Как и ее хозяйка. Она забывает. Зарывается носом в легкий снег и приветствует всякого, кто подойдет к ней и протянет руку. Поэтому она оказалась здесь.
И был вечер, и было утро
День четвертый
Адвокат Монс Веннгрен просыпается от толчка. Сердце стучит, словно кто-то колотит в грудь кулаком. Легким не хватает воздуха. Он протягивает руку и зажигает ночник — двадцать минут четвертого. Как тут заснешь, когда в мозгу — сплошной фестиваль фильмов ужасов. Сначала — машина, которая провалилась
