Я оставался там до полуночи, а в полночь поехал к Люцероде, которые устроили вечер для молодых Геккернов. Вечер был довольно обычный, народу было мало.
Трубецкой по-прежнему пруссак.
Как можно быть пруссаком, когда нужно быть финляндцем?
Как можно не быть финляндцем, когда у тебя есть глаза, сердце и ты на плечах своих можешь носить несколько аршин красного сукна? Боже мой, будь у меня какое-либо право на красное сукно, уж как бы я этим воспользовался!
Графини Эмилии там не было, но было съедено много чернослива в ее честь.
Графиня Мари хотела угостить меня мороженым, это напомнило мне то расположение, которого я дождался на вечере у госпожи Хитрово от графини Эмилии: она осыпала меня тогда своими милостями, то бишь мороженым, это единственная награда, которой я удостоился за свою преданную ей службу, за время пребывания ее в Петербурге. Но зато мороженое, благословенной горячей памяти, не тает в моих воспоминаниях и превратило сердце мое в ледник, и я теперь никогда не ем мороженого без того, чтобы не вспоминать о ней, ибо, надо сознаться, хожу на балы лишь затем, чтобы есть его, и никогда не меньше шести порций. У меня здесь один соперник по этой части, граф Литта.
Затем мы отправилась на бал к Салтыковым, мороженое там довольно скверное, да и общество в тот вечер было не лучше. Из блистательных дам не было никого, они готовятся к завтрашнему вечеру.
Княгиня Элен Б. танцевала с Кочубеем, и роман их должен был продвинуться еще на несколько глав вперед…
Карликовый желто-зеленый цветок, в котором скрывается неразрешимая загадка, меня любит. (Вы поняли меня? Но это еще не та эпиграмма, которую я вынашиваю в своей груди.) М. не танцевала, но роман от этого ничего не потерял. X. танцевал мазурку с ее подругой, «карликовым бледным и уродливым цветком», то есть с Хребтович, и правда лишь яснее вылезала под этим грубым обманом.
Красный человек, как и подобает, танцевал с пруссачкой, а на следующий день презренный протанцевал целое попурри с госпожой Фредерикс на бале у Фикельмонов. Вы покраснели от негодования на него или от гнева на меня? Кстати, госпожа Марченко в тот вечер была в красном платье. Но моей краснокожей, той, чьим поклонником меня заставляют теперь быть, там не было. А посему я сидел без дела, и если бы не клубничное мороженое, мои уста оставались бы герметически закрытыми на ночь. Бал длился до четырех утра.
Мать всего красного, или Красное море, если Вам так больше нравится, успокоилась только с последним взмахом смычка.
Знаете ли Вы, что она очень энергично кокетничает с человеком, который не танцевал, но, как видно, подошвы у нее горят сильнее, чем сердце. Госпожа Элиза Хитрово очень возмущена этим и говорит, что эта сорокалетняя баба ведет себя как девчонка.
Я тоже так считаю, что у всего этого семейства нет сердца, а есть одни только ноги, притом весьма неуклюжие, потому что они наступают на ноги другим.
Княгиня Нарышкина все еще страдает от нанесенной ей раны и с тех пор не появлялась на балу.
Вы видите, что все, что в моем отчете относится до кровавого, я пишу красными чернилами.
Сегодня я в удрученном состоянии. Перед своим отъездом на бал я получил письмо от Булгакова, датированное восемнадцатым, в котором он сообщает, что графиня Эмилия еще не приехала. Уехала она двенадцатого, уж не заболела ли она дорогой, не случилось ли какой беды? Ей следовало прибыть в Москву пятнадцатого или самое позднее — шестнадцатого. Вот что занимало мои мысли на бале, вот чем объяснялось мое молчание, что можно было прочесть на моем лице, если бы кому-нибудь пришла охота сделать это и он обладал бы при этом той же прозорливостью, какая свойственна мне.
Явился я туда уже после полуночи, после того как был с визитом у графини Мари. Мы были с ней вдвоем или, точнее, втроем, ибо был между нами некто третий, отсутствующий, но всегда присутствующий. И через час я уже покинул бал, который проходил вяло и глупо, танцевал под какую-то жалкую мазурку.
Чувства же мои невозможно выразить словами. Это не фраза, это правда, которую исторгает мое сердце, исполненное преданности и симпатии к Вам, сердце, которое так Вами дорожит и не может себе простить, что не знало или, вернее, не распознало Вас раньше.
Как горько я наказан за то, что поздно Вас открыл! Все это очень банально, но я благословляю небо за эту банальность. Это чувство сожаления, возникающее при воспоминании о той, кого суждено было узнать лишь затем, чтобы острее ощутить пустоту, образующуюся в ее отсутствие, — неисчерпаемая сокровищница для сердца, способного любить. Ибо это отсутствие — не смерть любви, а, напротив, — новая жизнь.
