– Зайти-то, конечно, можно… Чересседельник у тебя ослаб, – добавил он тотчас, подтягивая отвисший ремень сбруи.
Антти Ихалайнен дошел до проулка, где проживал Хювяринен. И тут он остановился, прислонился к забору и стал подсчитывать стоги ржи, бормоча:
– Никак шесть стогов ржи у этого Хювяринена? Удостоверившись в этом, он направился к дому.
Во дворе, на стене амбара, висела новая дуга. Антти стал тщательно осматривать ее, приговаривая:
– Трещины на самом сгибе… Должно быть, плохо распарили ее, прежде чем согнуть… Но внутри-то она как будто ничего себе, крепкая…
Тут все окошко избы заполнилось детскими головенками. Дело в том, что на попечении у Хювяринена осталось шесть малых внучат после смерти их отца и матери.
Одна из девочек крикнула:
– Ихалайнен идет!
– Это какой Ихалайнен, из Мурто? – спросил старик Хювяринен, строгавший полозья для саней.
Девочка пояснила:
– Тот, у которого нос большой… как у Юсси Ватанена…
– Ах, так это он идет! – промолвила хозяйка.
Еще раз осмотрев дугу, Антти подошел к лестнице. И тут он вспомнил, какой он значительный гость. Это заставило его выпрямиться. Захотелось даже немного пооб-чиститься. Он высморкался в пальцы и обтер свои руки о голенище. Затем, слегка почистив сапоги травой, вошел в дом.
Он сел на лавку, откашлялся и почувствовал себя как дома. Потом, вспомнив, что надо поздороваться, спросил Хювяринена:
– Где же ты нашел черемуху для своей дуги?
– Случайно увидел ее на поле у Матикайнена, – ответил хозяин и в свою очередь спросил:
– Ну что новенького у вас в Мурто?
– Ничего особенного, – сказал Антти. – Небольшие дожди прошли…
Хозяйка спросила:
– Как поживает Анна-Лийса, здорова? Разжигая свою трубку, Антти сказал:
– Особенно она не жаловалась ни на что… Вот собирается лен трепать…
– Ах, уже собирается лен трепать… Много ли снопов у вас в этом году? – спросила хозяйка, и Антти ответил ей:
– Да, пожалуй, на два снопа больше, чем в прошлом году.
– Вот как! На два снопа больше?
– На два.
Помолчали. Хювяринен строгал полозья, Антти же обдумывал, как начать сватовство. Он уже было нашел нужное начало, однако Хювяринен сбил его, сказав:
– Тут в ящичке есть мой табачок. Зачем ты своим набил трубку?
– Неважно, – пробурчал Антти и снова углубился в раздумье – как начать сватовство.
Наступило молчание, еще более продолжительное, чем раньше. Дети шумели. Хозяйка стала унимать их:
– Ребята, сидите тихо, как полагается при гостях. Потом хозяйка, сев за прялку, пустила ее в ход, и толстая пряжа стала накручиваться на катушку.
Сидели, строгали и пряли. Посасывая свою трубку и отплевываясь, Антти все еще обдумывал, как бы ему начать разговор о сватовстве. Однако не так-то было легко ухватиться за подходящее начало для разговора. И в этом он мысленно обвинял даже Хювяринена, который, так сказать, спутал ему карты.
Наконец он таки нашел нужное начало. Затянувшись и сплюнув, он сказал:
– Говорят, что у Макконена свинья опоросилась.
– Уже опоросилась? – переспросил Хювяринен.
– Уже… В пятницу она опоросилась…
– Сколько же она принесла? – полюбопытствовал Хювяринен.
– Десять штук… Круглое число принесла… Остановив свою прялку, хозяйка спросила:
– А что, все свинки?
– Это поросята-то Макконена? Да.
– Говорят, пять свинок, ну, а остальные, значит, выходит, что боровки.
– Пять свинок и пять боровков. Вон сколько у них поросят! – с удивлением воскликнула хозяйка.
– Да, немало у них поросят, – согласился Антти. А Хювяринен сказал:
