опыт? — Виктор весь напрягся, будто услышал голос, который только он мог слышать, — Вы же использовали нас в качестве подопытных кроликов!
Последние свои слова космонавт проревел таким страшным голосом, что Татьяна вздрогнула, а Марс вдруг понял, что сам он сейчас совершенно беспомощен — голый, в бассейне, а над ним в инвалидном кресле повышается человек, нормальность которого вызывает большие сомнения.
— Вас интересовало воздействие космических лучей на человека, — продолжал Виктор, — и вы встроили в наши скафандры устройства, пропускающие эти лучи! Минимальная доза космической радиации была нам обеспечена!
— Нет-нет, вы ошибаетесь, — хриплым от испуга голосом ответил Марс и откашлялся. — Возможность такого эксперимента обсуждалась, но было решено его не проводить.
— Да не притворяйтесь вы!
— Подумайте сами: разве американская сторона согласилась бы на такой эксперимент? Американцы тщательно следят за выполнением своей программы освоения космоса. Поверьте, тот факт, что вы подверглись воздействию космической радиации, не более чем случайность! Что-то вышло не так, возможно, какой-либо механизм вышел из строя.
— Я могу вам сообщить, что именно пошло не так! — повысил голос Виктор. — Я прекрасно знаю это: с самого начала наш корабль предназначался для проведения эксперимента, а планета Марс стала удобной ширмой и только!
— Нет! Нет! Нет! — замахал руками Волков. Поверьте! Не было никакого эксперимента. Вы заблуждаетесь!
— Вы не хуже меня знаете, что я получил приличную дозу космической радиации — по вине тех, кто решился на этот бесчеловечный эксперимент. Лицо Виктора стало жестким, он перестал сдерживать давно копившиеся гнев и обиду. — Я стал подопытной крысой, и все потому, что пара сволочей пожелала узнать, не может ли космическая радиация нейтрализовать вредное воздействие невесомости на человеческий организм. Кому-то в голову пришла бредовая идея, а я за нее заплатил своим здоровьем!
Виктор сжал кулаки.
— Вы хотя бы представляете себе, что мне пришлось испытать? Вряд ли, а если бы и представляли, вам на это глубоко наплевать! Все вы бессердечные ублюдки! «Нет сердца — нет и души», — так считают дельфины. Знаете ли вы об этом? А вот вам мой маленький подарок, — правая рука Виктора, сжатая в кулак, поднялась, пальцы разомкнулись, и в воду упало что-то блестящее. — Будьте любезны, получите немного плутония!
— Господи, Господи, помоги! — Марс как ошпаренный выскочил из воды. — Сумасшедший идиот, убийца!
Вода стекала с дрожащего от страха Марса, но никто не шевельнулся, чтобы принести ему полотенце, а сам он стоял как парализованный. Сердце неистово колотилось у него в груди, от волнения и ужаса Марс, пока вылезал из бассейна, обмочился. Волков лучше чем кто бы то ни было знал о том, как воздействует радиация на человека.
— Не волнуйтесь, спокойно, — сказал Виктор, глядя в белое, как мел, лицо Марса. — Это не плутоний. Я бросил в воду кусочек мрамора, обернутый в фольгу.
Дельфин разразился неистовым щелканьем, и космонавт пояснил:
— Арбат говорит, что вы написали в бассейн. Я немножко напугал вас, не правда ли? Может быть, после этого вы хоть отчасти поймете мои чувства, то, что я испытал!
— Но никто не проводил никакого эксперимента!
— Рассказывайте ваши сказки кому-нибудь еще, — Виктор резко повернулся и поехал в своем инвалидном кресле прочь от бассейна. Марс молча смотрел ему вслед, голый, мокрый и жалкий. Очередное «интервью» закончилось не самым лучшим образом.
Хонно лежала в полузабытьи и грезила наяву: перед ней проносились картины недавних событий, сцена убийства Гиина, когда давно копившаяся в ее сердце ярость вырвалась наружу. Она созерцала сияние новой жизни, открывшейся ей, и вновь мысленно прошла долгий и трудный путь обучения, без которого никогда бы не смогла стать той Хонно, какой оказалась сейчас...
Ей было восемь лет, когда однажды глубокой ночью она услышала разговор родителей. Хонно не спалось, у нее была лихорадка, и девочка вертелась на кровати с боку на бок. Случайно она посмотрела в окно и увидела яркую полную луну, освещавшую находившиеся неподалеку горы, которые Хонно излазила вдоль и поперек и которые сейчас ярко выделялись в лунном свете на фоне ночного неба. Однажды она наблюдала в горах движущиеся огоньки и, поскольку ей говорили, что горы населяют разные божества, она была уверена, что светятся именно эти божества. Она часто молилась горным Духам и просила их избавить ее от висевшего над ней проклятия. Ночь была душной, и движущаяся стенка-дверь (фусума) родительской спальни, выходящая во двор, осталась на ночь открытой. Хонно не только слышала голоса родителей, но и видела их силуэты сквозь стенку, сделанную из рисовой бумаги, вернее, их тени, большие, неправильной формы, напоминающие персонажей театра марионеток.
— Я видела сон, — говорила мать Хонно, — про нашу дочь.
— Не хочу ничего слышать о нашей дочери, — отвечал Нобору Ямато.
— Но как же так! Ты должен меня выслушать! — рука одной тени вытянулась вперед и схватила за рукав другую тень. — Этот сон очень важный! Он со значением, суди сам: я видела зиму, все кругом было покрыто снегом, и только деревья стояли совершенно голые, черные, будто опаленные огнем. Итак, была зима. Мы будто бы жили в каком-то уединенном месте, не знаю, где. Дочка наша проснулась, — она, как и сейчас, болела, — и я вывела ее на улицу в туалет, не понимаю, почему именно на улицу, когда на дворе зима и все в снегу, но так было во сне. Девочка присела на корточки, а я стояла рядом, следя, чтобы все было в порядке. И вдруг краем глаза я заметила какое-то движение. Недалеко от меня стоял горностай и наблюдал за мной внимательными, в красных ободках глазами. Это была самка горностая, в черной шубке, она почему-то не сменила свой черный мех на белый зимний, и я увидела, что с ее худого живота свисают соски. Морда у самки была страшной до ужаса, — вся в крови, и я почему-то знала, что она убила отца своих детенышей, чтобы спасти их от голодной смерти. Вдруг она повернула голову в сторону Хонно и с голодной жадностью начала пожирать девочку глазами. Я тоже посмотрела на дочку и в ужасе заметила, что наша дочка писает кровью — на снегу под ней растекалось яркое красное пятно.
— Хиноеума, убийца мужа, — сказал Нобору. — Глупая женщина, и почему ты не приняла нужные меры, чтобы не забеременеть?
— Нам нужно немедленно что-то предпринять. Мой сон — это знак, предостережение. Как предупредить зло, которое совершится в будущем?
— Что ты хочешь от меня?
— Отвези ее к Человеку Одинокое Дерево.
Человек Одинокое Дерево жил на небольшом острове у южного побережья Японии. Остров был каменистым, почти необитаемым. Летом его поливали дожди, а зимой засыпал снег. Почти всю его территорию занимала корневая система огромной старой сосны, и казалось, что сам остров стоит не на скале, а гнездится в извилистых корнях дерева. Благодаря необычному дереву единственный житель острова и получил свое прозвище.
Разговор родителей, случайно подслушанный Хонно, не остался без последствий; Нобору Ямато отправился с дочкой на юг и, добравшись до побережья, нанял лодку, которая отвезла их к каменистому острову. Человек Одинокое Дерево вышел им навстречу, и Хонно в страхе спряталась за спину отца: она увидела перед собой горбуна, похожего на обезьяну, его голова по сравнению с маленьким телом была несоразмерно большой.
Нобору обратился к хозяину острова с такой речью:
— Моя дочь имела несчастье родиться в год хиноеума — в шестидесятый по счету год Лошади. Мы, то есть я и моя жена, боимся, что в будущем наша дочь убьет своего мужа.
Человек Одинокое Дерево вместо ответа уставился на Хонно, которую отец поставил перед собой. Глаза у горбуна были смолянисто-черные, совершенно непроницаемые. Говорили, что родом он из Индонезии или эмигрировал оттуда много лет назад.
Нобору Ямато и его дочь с удивлением смотрели, как Человек Одинокое Дерево взял пять пластин, сделанных из черепашьих панцирей, и кинул их на землю три раза, после чего присел на корточки и, сведя
