— Вопрос о свободе выбора — очень непростой и очень важный, Допустим, человек уверен, что он делает что-то по своему собственному желанию, но так ли это на самом деле? С детства нам внушают определенные понятия, кроме того, мы бессознательно впитываем множество информации от наших близких, знакомых, друзей, и эта информация оседает в нашем мозгу, прибавь сюда воспитание и образование. Вот и получается, что, когда мы вырастаем и начинаем вести самостоятельную жизнь, мы судим о себе и своих поступках очень субъективно.
Пока Одиссей говорил, Ирину почему-то начало знобить, и она, чтобы согреться, прижалась к нему. Ей было так хорошо вместе с ним, и близость их была восхитительной, но чем дальше, тем сильнее мучили Ирину неприятные мысли. Только что она познала настоящую свободу и не хотела терять ее.
— Интересно, — заметил Одиссей, — ты обнимаешь меня точно так же, как и других своих любовников?
— А ты ревнуешь? — игриво ответила Ирина вопросом на вопрос, стараясь казаться веселой, но от этого ей стало еще тоскливее.
— Ревность здесь ни при чем.
— Конечно, ни при чем. Ты — не единственный мой любовник. А один из них — сотрудник органов безопасности.
— Знаю.
— Как? Откуда ты об этом знаешь? — Ирина была поражена.
— Секретным службам известно многое, но мне — еще больше. — Глаза Одиссея посветлели, и Ирина увидела в их глубине танцующие искорки. — Я понимаю, что мы встретились не просто так, по воле случая. Но мне на это наплевать. Меня беспокоит твоя зависимость от мужчин.
— Что ты имеешь в виду? — сердце Ирины тревожно забилось, предчувствуя ответ.
— Да так. Ничего особенного. — Одиссей проговорил эти слова таким печальным тоном, что Ирина окончательно расстроилась.
— Ты не хочешь об этом говорить?
— Нет. Не хочу. Лучше я буду говорить с тобой о космосе. Космос — это последний рубеж, правда? — Одиссей горько засмеялся, и Ирина почувствовала тревогу в его голосе, отчего ей стало невыносимо больно, Дельфин беспокойно наблюдал за людьми и плавал рядом с ними.
— Разве я сказала тебе что-нибудь обидное?
— Ни в малейшей степени.
— Но что случилось? Почему ты сразу как-то отдалился от меня?
— Это не я от тебя отдалился, Ирина. Ты находишься не в ладах с собственным сердцем, стало быть, проблема заключается в тебе самой.
— Тогда почему ты не поможешь мне?
— Если я попытаюсь это сделать, то добьюсь лишь того, что ты заблудишься еще больше в том дремучем лесу, в котором, собственно говоря, давно заблудилась.
— Я не понимаю тебя, — сказала Ирина, готовая расплакаться.
Дельфин подплыл к ней, ткнулся мордой ей в руку, словно сочувствовал ее горю.
— Арбат, — спросила Ирина у дельфина, — что же мне делать?
Дельфин ответил что-то высоким голосом, и Ирина грустно прошептала:
— Если бы только я могла понять, что ты говоришь...
— Я переведу, — сказал Одиссей. — Он говорит, что жизнь коротка, а уроки свои мы выучиваем, к сожалению, слишком медленно.
— Это и к дельфинам относится?
— Дельфины не учатся, за исключением тех случаев, когда им приходится иметь дело с людьми.
— Думаю, наш разговор подошел к концу, господин Ясувара, — заявил Большой Эзу.
— Это все, что вы можете мне сейчас сказать?
— Все.
— Вы меня отпустите?
— Нет, конечно. Как я могу вас отпустить? С самого начала нашей беседы вы пытались обмануть меня. Лгали наглым образом.
— Но как же?..
— А вот так. Вы что, хотите, чтобы я поверил, будто три таких крупных бизнесмена, как Хитазура, Кунио Мисита и Фумида Тен, объединились для того, чтобы создать какую-то нелегальную фирму по производству ядерных реакторов или деталей для них, неважно, а затем продавать их России? Стране, которая настолько бедна, что покупает пшеницу у американцев, потому что сама не в состоянии накормить свои народ? За кого вы меня принимаете? В том, что вы мне тут наговорили, нет даже простой логики.
— Но это правда! Клянусь вам! — вскричал адвокат; глаза его были выпучены от страха, а руки тряслись.
— Тогда объясните, почему Хитазура не побоялся вложить деньги в такое сомнительное предприятие?
— Спросите Хитазуру или Миситу, откуда я могу это знать?
— Разумеется, вы этого знать не можете, — спокойно сказал Большой Эзу и обернулся к Кои: — Убей его.
— Постойте, — крикнул Йен и в ужасе закрыл глаза. Краска сбежала с его лица. «Боже, Боже», — повторял он про себя, затем, открыв глаза и облизнув сухие, потрескавшиеся губы, прошептал: — У меня есть доказательство, что я сказал вам правду.
— Да что вы, — усмехнулся Эзу, — с какой стати мы должны вам верить?
Кои придвинулась к адвокату.
— О, прошу вас! — завопил Йен. Его глаза говорили о том, что он готов рассказать своим мучителям абсолютно все, что знает. Даже детектор лжи не мог бы работать эффективнее Кои.
Большой Эзу подождал, прежде, чем ответить. Адвокат уже прощался с жизнью, затем измученный услышал такую фразу:
— Мы даем вам последний шанс, господин Ясувара. Надеюсь, что вы воспользуетесь им с наибольшей пользой для себя.
Как-то возвращаясь от матери, которая была безнадежно больна и давно впала в старческий маразм, Ирина поняла, почему ей нужно постараться обязательно найти организацию «Белая Звезда». Не потому, что это нужно Марсу Волкову, и не потому, что это поможет ей быть рядом с Валерием Бондаренко, хотя и поэтому тоже, но гораздо в меньшей степени. «Белая Звезда» оказалась вдруг очень нужной ей самой, Ирине. Ирина знала теперь ответ на вопрос: почему она все время чувствует себя так, словно находится в заключении? Свободы — вот чего ей так сильно не хватало; жизнь на родине, как ни старалась Ирина лгать сама себе, стала ей невмоготу, здесь, правда, теперь больше говорили о свободе, но на самом деле ее не было, как и прежде. В некотором смысле стало еще хуже: все врали и приспосабливались, каждый знал, что врет и приспосабливается, но делал вид, что счастлив и свободен безмерно. В конце концов Ирина поняла: Россия и русские — не свое, не любимое, чужое. Конечно, «Белая Звезда» не могла дать Ирине то, чего ей хотелось, но, по крайней мере, при помощи этой организации она могла попытаться найти способ уехать в Америку, в Кембридж, где люди были ей милы, где любые мысли, взгляды, теории, философские учения высказывались свободно, без оглядки, не шепотом на кухне, а открыто, во всеуслышание, и никто ничего не боялся.
«Итак, решено, — сказала себе Ирина, — отныне „Белая Звезда“ — моя единственная надежда, может быть, когда-нибудь я смогу уехать в мою любимую Америку!»
— Вот она! — сказал Марс Волков в телефонную трубку. — Взять ее.
Он говорил из черной «Чайки», и после его приказа трое людей, одетых в серое, выступили из тени, где они прятались; один из них подошел к Наташе Маяковой сзади, а двое других встали по бокам и схватили ее за запястья.
— В чем дело? — спросила удивленная Наташа. — Что вам нужно?
— Служба безопасности, — ответил ей человек, стоявший сзади, — не двигаться.
Из окна автомобиля Марс видел, что глаза Наташи расширились от ужаса, пока она слушала то, что ей
